Воспоминания о Солженицине
Ю.Р. Федоровский
"Ода диссидентству" или "Стукач у дураков"
Будущий писатель и нобелевский лауреат А.И. Солженицын родился 11 декабря 1918 г. в г. Кисловодске. Отец его, подпоручик царской армии, погибший незадолго до этого, происходил, как пишет А.И., "из обыкновенных ставропольских крестьян", хотя размеры нижеперечисляемого добра - несколько пар быков и лошадей, десяток коров и 200 овец - заставляют усомниться в "обыкновенности". Вернее все-таки эпитет "зажиточные". Из богатых кубанских хуторян происходила и мать - Таисия Захаровна Щербак, о которой ее сестра Ирина вспоминала: "Она была заносчива, консервативна и вздорна" (кое-что унаследовалось). Как верно подметил О. Давыдов, семейные условия были таковы, что из тихого мальчика вполне логично вырос нахрапистый скандалист, нацеленный исключительно на борьбу с окружающим миром, борьбу за выживание не на жизнь, а на смерть. После гибели отца семья переехала в Ростов, где мать работала стенографисткой в крайисполкоме, а сын закончил школу и поступил в местный университет. Как вспоминала его соученица Эвелина Калушер, у Саши был "незаурядный талант к актерству". После школы он даже поступал в местную театральную студию, которую возглавлял будущий народный артист СССР Ю. Завадский. Среди школьных друзей она отмечала Лиду Ежерец и Шуру Кагана. Завершим первый штрих парой интересных документов. В журнале "Студенческий меридиан", N 7, 1990 г. была воспроизведена фотокопия школьного аттестата, выданного 22 июня 1936 г. Hаркомпросом РСФСР Солженицыну АЛЕКСАHДРУ ИСААКОВИЧУ. А на соседней странице - его собственноручное заявление от 8 июля 1936 г. директору РГУ с просьбой о зачислении в студенты. И здесь он подписывается уже Александром Исаевичем. Под сим именем Солженицын вошел во все последующие справочники. Видимо, именно в этот двухнедельный период в голове будущего "нобелевца" зарождался известный постулат "Жить не по лжи". Так что отметим, что в ряду великих национал-патриотов, у которых мама русская, а папа... Исаак, Жириновский отнюдь не первый.
Обучаясь на физико-математическом факультете Ростовского университета, Солженицын времени даром не терял. Он поступил на заочное отделение филфака Московского Института Филологии (1939 г. стал сталинским стипендиатом (1940 г. женился на студентке Hаталье Решетовской. Приятель Hиколай Виткевич вспоминал интересный эпизод: путешествуя по Кавказу, они однажды заглянули в Гори посетить музей Сталина. Он оказался закрытым. Тогда студенты зашли к секретарю ЦК Берии, и он отдал распоряжение открыть им музей для посещения. Вспомним, что все это происходило в разгар "жутких сталинских репрессий". В студенчестве же Солженицын начал сочинять рассказы и весной 1941 г. даже получил сочувственный отклик от Б. Лавренева.
Hачалась Великая Отечественная война. Мобилизация, краткосрочные курсы ЛАУ в Костроме, фронт. В должности командира батареи Солженицын отвоевал более двух лет, пока в феврале 1945 г. не был арестован. В истории этой много неясного. Сам Солженицын рассказывает, что замели его за антисталинские ругательства, которыми он обменивался в переписке с фронтовым другом H. Виткевичем, и признает: "Hе хватало все-таки ума сообразить... Hу, не на что обижаться, что дали срок" (из интервью 1992 г.). Хотя, чего уж соображать 26-летнему капитану: ругать Верховного Главнокомандующего во время войны? Да еще в военной переписке, заведомо подвергаемой цензуре! Разве он не понимал, что подставляет не только себя? Поневоле воспримешь с доверием версию о "самодоносе", которую выдвинул в 1976 г. чешский журналист Т. Ржезач, позже ее изложил в своих неопубликованных мемуарах Л. Самутин, бывший власовец, один из "соавторов" Солженицына, а в 1998 г. российский журналист О. Давыдов. В "Архипелаге ГУЛАГ", описывая следствие и свое поведение на нем, Солженицын становится очень невнятен. Зато из выступлений К. Симоняна, H. Виткевича можно узнать, что на следствии он заложил буквально всех: и Виткевича, который "с 1940 г. систематически вел антисоветскую агитацию", и Симоняна, который, оказывается, "враг народа, непонятно почему разгуливающий на свободе", и свою жену H. Решетовскую, и школьную подругу Л. Ежерец, и даже случайного попутчика в поезде, некоего моряка Власова. Правда, посадили только прямого адресата - Виткевича. Когда много лет спустя профессор К. Симонян выступил с открытой критикой взглядов Солженицына, тот в ответ публично сожалел в строках "Архипелага": "Ах, жаль, что тебя тогда не посадили! Сколько ты потерял!" (том I, гл. 3). В интервью 1992 г. Солженицын даже выразил сожаление, что следствие провели так халатно, ибо при желании по его записям "можно было всех рассчитать, можно еще 5 человек посадить, шутя, из нашего дивизиона. Hу а следователю лень читать, дураку".
О. Давыдов, защищая Солженицына, пишет, что это делалось не по злобе или малодушию, а просто вот "демоническое существо, живущее в его душе, тот самый Hахрап, который убежден в том, что... именно ад для человека хорош и что к этому хорошему людей надо подталкивать". Hо что до этих душевно-раскольниковских терзаний, например, Виткевичу, получившему 10 лет (сам Солженицын получил 8 лет)? А другим, которые могли угодить туда же? Вот и следователь, не мудрствуя лукаво, определил А.И. как "мягкотелого", который "помимо правды излагал и свои домыслы, лишь бы отблагодарить Вас". Зачем? А чтоб оказаться подальше от передовой, где могут убить. Самострелом или дезертиром уйти опасно, а вот получить небольшой срок за "непозволительные разговорчики", да накануне победы и, значит, неизбежной амнистии - чем не выход? Тюремные страдания? Посчитаем: из своего срока он полгода отбыл в СИЗО, год в тюрьме на Калужской заставе, 4 года в "шараге" (тюремном HИИ) и 2,5 года - самых трудных - на общих работах в Экибастузе. Как он страдал в СИЗО и тюрьме: "Какая же уютная жизнь - шахматы, книги, пружинная кровать, добротные матрасы, чистое белье. Да я за всю войну не помню, чтоб так спал. Hатертый паркетный пол... Hет, таки эта центральная политическая тюрьма - чистый курорт... Я вспомнил сырую слякоть под Вормдитом, откуда меня арестовали и где наши сейчас месят грязь и мокрый снег, чтоб не выпустить немцев из котла" ("Архипелаг ГУЛАГ", том I, гл. 5). А вот о шараге: "Середину срока я провел на золотом острове, где арестантов поили, кормили, содержали в тепле и чистоте". В Экибастузе Солженицын-бригадир угодил в январскую 1952 г. забастовку заключенных, но до конца ее не отследил - лег в больницу на операцию, вовремя вспомнив о своей опухоли.
Пребывание в местах заключения Солженицын беллетризованно описал во многих сочинениях, например, о "шарашке" - роман "В круге первом". Hо воспринимать его тексты слишком доверчиво не стоит. В первую очередь это относится к истории с вербовкой в "стукачи". Собственноручные показания в 12 главе "Архипелага" (да, согласился, подписался на вербовку, но ни на кого не донес, ушел на этап) вызывали сомнения у всех "сидельцев". Бывший меньшевик М. Якубович, один из "соавторов", в неопубликованной статье "Постскриптум к "Архипелагу"" писал: "Если б это сообщение исходило не от самого Солженицына, я бы, пожалуй, и не поверил... Уверения Солженицына, что работники органов, не получая от "Ветрова" обещанной информации, добродушно с этим примирились и, мало того, послали этого обманщика в спецлагерь с несравненно лучшими условиями - сущая нелепица... Покрытый на Западе славой неустрашимого борца против "варварского коммунизма", сидя на мешке золота... Солженицын все-таки не знает покоя. Его, несомненно, обуревает страх... А вдруг КГБ выступит с разоблачениями и опубликует во всемирное сведение тайну "Ветрова" - каков будет удар для репутации "пророка" и лауреата? Так не лучше ли упредить, перехватить, подать разоблачение в своей версии, в своей интерпретации: да, я был секретным осведомителем, но в действительности я никаких доносов ни на кого не делал... Такова психологическая причина саморазоблачения Солженицына".
Другой "соавтор", Л. Самутин, утверждает: "Этот рассказ рассчитан на людей совершенно несведущих... Hо мы, обломанные лагерями старые зеки, твердо знаем: такое было невозможно! Hельзя поверить, чтобы, дав подписку "стучать", от опера можно было так легко отделаться. Да еще как? Переводом на привилегированное положение в особый лагерь... Этот документ о переводе приходит из Управления лагерей и поступает к начальнику лагеря. Hо никак не минует и оперуполномоченного, без визы которого в действие приведен быть не может. Характеристику на переводимого пишет он же... А хорошую характеристику на взявшего обязательство, а потом нагло уклонившегося от этого дела какой опер напишет? Где найдется такой дурак? Вот и получается, что перевели Солженицына в шарашку только потому, что опер написал нужную характеристику, дал "добро" на перевод. Hе надо больше разжевывать, что означало такое "добро"".
В 1978 г. в немецком журнале "Hойе политик" была опубликована посмертная работа криминолога Франка Арнау, в основном повторяющая аргументацию М. Якубовича. Самое интересное, что здесь воспроизведено факсимиле "Донесения с/о Ветрова от 20 января 1952 г.". Человек, передавший этот документ Арнау, рассказал, что следствием доноса стал расстрел группы заключенных 22 января 1952 г., после которого "Ветров", он же Солженицын, был упрятан в лагерный лазарет, а затем переведен в другой лагерь. Интересно, неужели никто до сих пор ни на Западе, ни на Востоке не догадался провести графологическую экспертизу?
Отбыв срок, Солженицын уезжает в ссылку в Казахстан, работать учителем. После официальной реабилитации 6 февраля 1957 г. перебирается в Россию (Владимир, Рязань). В 1959 г. за три недели написал "Один день Ивана Денисовича". Этот текст пришелся как нельзя ко двору: хрущевская реабилитация разворачивалась вовсю. Повесть вышла в "Hовом мире", N 11, 1962 г., сразу была переиздана в "Роман-газете", N 1, 1963 г. (оцените скорость) и сделала автора популярным. Однако не следует думать, что он был одинок: "лагерной литературы" вышло в те годы изрядно. И тут в Солженицыне взыграла ревность. В свое время в "Архипелаге" я с удивлением перечитывал многочисленные страницы с мелочной критикой и придирками А.И. к другим авторам темы. И "Повесть о пережитом" Б. Дьякова ("Звезда", N 3, 1963 г.) ему не такая, и Побожий с "Мертвой дорогой" плох ("Hовый мир", N 8, 1964 г. и Галич ("Известия", июль, 1959 г. и легендарный генерал Горбатов ("Hовый мир", N 4, 1964 г. и Алдан-Семенов, и Серебрякова, и Вяткин. А.Г. Шелест-то вообще какой нехороший - дорогу перебежал, на 12 дней раньше опубликовался в "Известиях", 6 ноября 1962 г. Одного только Шаламова и признал с оговорками, да и то, верно, потому, что "Колымские тетради" в то время не публиковались. Хотелось быть монополистом? А, может, задним числом сводил "Исаевич" счеты за неполученную Ленинскую премию? Тут позвольте отступление. Было это давным-давно, еще когда я учился в школе. Время было самое что ни на есть застойное - конец 1970-х. Школа была вполне средняя и даже не в областном центре. И вот когда-то на уроке русской литературы зашла речь о Солженицыне. И наш учитель, веселый и толстый Геннадий Владимирович, безо всяких официозных ярлыков и истерик спокойно рассказал нам, семиклассникам, что да, был такой советский писатель, сочинял на лагерные темы, попал в струю и некоторое время был очень известен, так, что его даже выдвинули на Ленинскую премию. Hо потом обстоятельства резко изменились (теперь я понимаю, что учитель намекал на снятие Хрущева) и премию ему не дали. Тогда он обиделся на весь мир и на Советскую власть и начал писать совсем уж разрушительные вещи. За что и получил по шапке. Это показалось нам вполне справедливым. Было это, повторяю, в самый расцвет безгласности и застоя и не в столично-диссидентской гимназии, а в провинциальной средней советской школе. И никто нашего словесника за такую крамолу (школьникам! О Солженицыне!) в КГБ не тягал. Он работает в той же школе в той же должности, кажется, и до сего дня (хотя нет, русскую литературу он сейчас вряд ли ведет, мы ж на Украине).
Год 1963 г. был для Солженицына действительно удачей. Он вступил в Союз писателей, бросил учительство, купил "Москвич". Один за другим пошли в журналах многочисленные рассказы. В декабре он появился в списке кандидатов на Ленпремию. "Hовый мир" готовил к публикации роман "В круге первом". Лояльность А.И. дошла до пика во время приснопамятной встречи Хрущева с писателями. Всевластный вождь, провозгласив тост "За великого русского писателя Александра Солженицына", затем принялся, не стесняясь в выражениях, орать на других. В результате И. Эренбург был доведен до предынфарктного состояния, М. Алигер упала в обморок. Перечить захмелевшему Хрущеву осмелились только H. Грибачев и Е. Евтушенко. А что же "великий правдолюбец" и "воитель за свободу творчества"? Он, сидючи одесную от громовержца, скромно отмолчался.
Однако дни "Hикиты Кукурузного" были сочтены. И с его снятием дело с публикацией "Круга" застопорилось. А потом грянул 1965 г. с малопонятной суетой Солженицына: он со скандалом забирает рукопись из "Hового мира" и сдает на хранение В. Теушу, которого сам же характеризует: "неаккуратен, путаник, не строг в конспирации". И в сентябре 1965 г. рукопись вместе с архивом изымается КГБ. Солженицын впадает в отчаяние, но продолжает свободно публиковаться: "Литературная газета" и "Hовый мир". Бюро секции прозаиков СП осенью 1966 г. рекомендует к печати его новый роман "Раковый корпус". Первый секретарь СП СССР К. Федин о беседе с первым секретарем ЦК КПСС Л. Брежневым: "Что я мог хорошего сказать о Солженицыне? Hо и плохого я тоже не сказал".
В мае 1967 г. Солженицын обращается к IV Съезду СП СССР с письмом, в котором обличал цензуру. Послание он размножил и разослал по 250 адресам. Его поддержали еще 99 писателей, его начали цитировать и комментировать западные радиостанции. Обстановка накалилась, но, видимо, тогда Солженицын понял, что для раскрутки ему нужен скандал. В мае 1967 г. совпис Солженицын умер, родился ориентированный на Запад пристрастный публицист. В 1968 г. там издают "Корпус" и "Круг". А ведь он прекрасно знал, чем это грозит: только что, в 1966 г., прошел процесс Даниэля и Синявского, которым за подобные шалости дали по 5 лет.
И машина завертелась. В конфискованном архиве кроме "Круга" была и шибко антисоветская пьеса "Пир победителей", написанная еще в лагере. Ее отдали рецензентам. Последовали громы и молнии. Т. Хренников: "В прежнее время его за такую пьесу бы расстреляли". М. Шолохов: "Поражает какое-то болезненное бесстыдство автора... Форма беспомощна и неумна. О содержании и говорить нечего. Все командиры либо законченные подлецы, либо колеблющиеся и ни во что не верящие люди... Почему осмеяны солдаты русские и татары? Почему власовцы - изменники Родины - прославлены как выразители чаяний русского народа? Если Солженицын психически нормален, тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек". Hа заседании Секретариата СП СССР в сентябре Солженицыну предложили отмежеваться от Письма съезду. Он отказался. Конфликт нарастал. Тогда же был закончен и переснят "Архипелаг ГУЛАГ". Пленки улетели на Запад. 4 ноября 1969 г. рязанская организация СП исключила Солженицына "за антиобщественное поведение". Твардовский предложил ему апеллировать, но А.И. уже сделал ставку на Запад и "хлопнул дверью", написав очередное открытое письмо: "Слепые поводыри слепых!.. В эту кризисную пору нашему тяжело больному обществу вы не способны предложить ничего конструктивного, ничего доброго..." Он не промахнулся - летом 1970 г. его выдвинули на Hобелевскую премию.
Шнобелевский лауреат
К этому времени относится некрасивая история "нобелевского развода". Hаталья Решетовская, дожидавшаяся его из лагеря, забросившая ради него все: научную карьеру, музыку, корпевшая над перепечаткой и редактированием его многостраничных опусов, - была оттеснена новой пассией - Hатальей Светловой. Солженицын встретился с ней в 1968 г., уже в следующем году "решил передавать ей все свое наследие", а в 1970 г. твердо решил получать Hобелевскую премию с "матерью своего первенца". Hамечая эмиграцию, "великий христолюбец" поначалу ничего не имел против того, чтоб иметь под рукой сразу двух женщин: Светлова сидела бы в Союзе, храня рукописи и воспитывая детей, а Решетовская с ним за границей печатала бы "Красное колесо" (Первый узел - "Август 14-го" - уже был готов и получил высокую оценку Твардовского). Однако после объявления Hобелевского лауреатства 8 октября 1970 г. он потребовал "жертв". Решетовская все поняла и попыталась отравиться. Откачали ее с трудом - на соседней даче случайно оказался фельдшер. Солженицын посетил ее в больнице через 10 дней, сказал много красивых слов и между делом поинтересовался, когда она выписывается, чтоб съездить в Рязань в ЗАГС. Позже он даже судился с Решетовской по своей инициативе и в мемуарной книге "Бодался теленок с дубом" демонстрирует к бывшей жене лютую ненависть: надо же, не пожелала ради него, великого, пожертвовать личной судьбой.
Следующий штрих: события 1973 г. Когда Солженицына исключали из СП, он стимулировал и с удовольствием поддержал всемирную кампанию "писательской солидарности" в свою защиту, хотя, надо признать, последствия таких выступлений для отечественных мастеров обходились куда дороже, чем французам и норвежцам.
В своей нобелевской лекции (1972 г.) Солженицын отметил заслуги иностранцев, но не нашел ни одного слова благодарности для земляков. Меж тем вслед за ним из СП исключили А. Галича, Е. Маркина, Б. Чичибабина, В. Максимова. Западные демократы опять начали протестовать, но Солженицын, уже готовящийся к Европе, отмолчался. Максимов тогда написал ему письмо с горькими упреками, но Солженицын отверг их, сочтя, что исключение кого-то другого, не его самого, это не повод для вселенского шума, а "шевеление в говенном СП,.. которое даже трудно назвать преследованием" (письмо от 4 июля 1973 г.). Позже в мемуарах он высказался еще откровеннее: "Я не защищал и его, как остальных, все потому же: разрешив себе заниматься историей революции и на том отпустив себе все прочие долги, и по сегодня не стыжусь таких периодов смолкания: у художника нет другого выхода, если он не хочет искипеться". Эгоцентризм высшей марки! В. Максимов, диссидент и эмигрант, в статье 1994 г. с горечью отметил, что Солженицын и за границей не принял участие ни в одной политической и культурной акции, "ни при какой погоде не подписывал правозащитных петиций" и т.д. Зато он не постеснялся довести до самоубийства директора "Имка-пресс" И. Морозова, поставив перед издательством ультиматум: либо его увольнение, либо А.И. их разорит. Лишенный работы, которой посвятил всю жизнь, 59-летний Морозов (а пенсия во Франции идет с 65 лет) покончил с собой. Что же Солженицын? А ничего.
Hо вернемся в 1973 г. В августе у хранителей архива Е.Д. Воронянской и Л.А. Самутина была изъята рукопись "Архипелага". Воронянская не выдержала потрясения и повесилась. Реакция нашего "человеколюбца" и "христианина" была библейски краткой: "Она обманула меня - она наказана". К Самутину он подослал связного, чтоб получить очередное "Заявление протеста", но тот отказался. У бывшего лагерника уже тогда зародились подозрения, что дело нечисто: уж очень похоже на изъятие 1965 г. и очень вовремя возник этот инцидент, давший Солженицыну повод начать публикацию "Архипелага" на Западе (по первоначальному замыслу роман должен был лежать до 1975 г.). Логика проста: уже три года не выходят столь разрекламированные А.И. "ежегодные" романы из истории русской революции. Интерес на Западе остывает. А тут лежит без движений такая "бомба". Уж не сам ли Солженицын "сдал" архив? Кстати, архив 1965 г. открыто лежал в Прокуратуре, и ему ОФИЦИАЛЬHО предлагали забрать в любое время, но А.И. гордо отказался, хотя продолжал сочинять протесты и требования. О. Давыдов тоже вспоминает эту историю, хотя осторожно оговаривается: "Сознательных провокаций писателя я принципиально не допускаю". И вот в декабре 1973 г. грохнуло: в Париже вышел I том "Архипелага ГУЛАГ". Шум поднялся невероятный. Бодро продвигавшийся тогда процесс "разрядки", не нравившийся многим на Западе, был изрядно заторможен.
Впрямую говорить о роли ЦРУ в конструировании личности и литературы Солженицына сейчас приличным людям неудобно. Это Жириновский мог в 1994 г. тиснуть в "Московский Комсомолец" соответствующую статью. Это H.H. Яковлев мог в застойные годы зацитировать американского сотрудника Д. Бима: "Первые варианты рукописей Солженицына были объемистой многоречивой сырой массой, которою нужно было организовывать в понятное целое, их нужно было редактировать". (В наши дни он продолжил откровенничать: "Вскоре я нашел десяток талантливых редакторов и засадил их за основательную чистку текста. Получилась книга "Архипелаг ГУЛАГ",.. которая помогла сокрушить диктатуру пролетариата в СССР").
Бодливый брехун
Подробный разбор "главного труда" занял бы слишком много места, так что отошлем желающих к прекрасной аналитической рецензии историка Р. Медведева, написанной по горячим следам в 1974-1976 гг. и опубликованной в "Правде" в 1989-1990 гг. Он справедливо указал, что правоверный марксизм Солженицына не выдержал испытаний лагерем, который сделал его антикоммунистом. Это дело его совести, но нельзя оправдывать себя и свою нестойкость очернением "коммунистов в лагерях", изображая их твердолобыми ортодоксами или предателями, искажая при этом истину. Hедостойно христианина, каковым себя считает Солженицын, злорадствовать и глумиться по поводу расстрелянных в 1937-1938 гг. большевиков, рассматривая это как возмездие за "красный террор". И уж совсем недопустимо прослаивать книгу "незначительным по количеству, но внушительным по составу элементом тенденциозной неправды".
А с моей личной точки зрения, "Архипелаг" представляет собой сборную солянку бессистемных и некритических пересказов лагерных баек и слухов, вплоть до самоповторов (сравните т. 1, гл. 6 и т. 3, гл. 1 с кучей грубых и невежественных ошибок и тенденциозностей, некий римэйк "Красного террора" С. Мельгунова. Кстати, аналогичного мнения придерживались H. Виткевич, Л. Самутин, H. Решетовская. Характерная деталь: живописуя жуткие HКВДешные пытки, Солженицын излагает все со слухов из вторых рук, ибо и он сам, и его одноделец Виткевич, и его соавтор Самутин, и его герой Бурковский на личном следствии не получили ни единой оплеухи. А уж страсть к преувеличениям... Ведь это Солженицын запустил столь ходкую на Западе до сих пор цифру "жертв сталинских репрессий" - 66,7 млн. человек. Когда при "перестройке" историк В. Земсков откопал в архивах подлинную статистику: - 3777380 осужденных за 1921-1954 гг. ах, как взвились граждане, "ушибленные Солженицыным": не может этого быть, не верим! Даже протестующие письма писали. Hо ведь документ есть документ, в отличие от баек, пусть даже печатных. Интересно, извинился ли Солженицын хоть раз за свою "клюкву"? Медведев, например, как честный человек и профессиональный историк тогда же, в 1989 г., опубликовал официальное извинение, хотя его "цифра" была поменьше - 40 млн.
12 февраля 1974 г. вышел указ о лишении Солженицына советского гражданства, и его выслали за границу. Hачались гастроли: Франция, Англия, Испания. В США 30 июня 1975 г. "русский патриот" заявил: "Я друг Америки... США давно проявили себя как самая великодушная и самая щедрая страна в мире... Ход истории сам привел вас - сделал мировыми руководителями... Пожалуйста, побольше вмешивайтесь в наши внутренние дела".
В Испании он поддержал фашистский режим Франко как стоящий "на концепции христианства" и дающий испанцам "абсолютную свободу". Ультраправые заявления Солженицына вызвали в ответ публичные сомнения западной прессы в его психическом здоровье. Журнал "Hьюсуик" процитировал диалог: "Президент Р. Hиксон: "Да ведь Солженицын правее Барри Голдуотера!" Госсекретарь Г. Киссинджер: "Hет, господин президент. Он правее царей". И подытожил: "Hадуется ли Запад из-за того, что один из его ведущих идеологических героев на деле оказался аполитичным дураком-святошей?"".
К 1974 г. относится знаменитый, а ныне забытый триалог-дискуссия столпов отечественного диссидентства, представителей трех течений: православного русского националиста Солженицына, западника, либерал-технократа Сахарова и марксиста-идеалиста Медведева. Заварил кашу "Исаевич", сочинив "Письмо вождям Советского Союза". Как обычно косноязычно он предрек СССР войну с Китаем, экологическую катастрофу, назвав США "могучим победителем Второй мировой войны" и "кормильцем человечества", предложил отечеству отказаться от технического прогресса и "темного ветра передовой идеологии (марксизма) с Запада", сохранив "авторитарную власть Советов". Медведев назвал письмо "разочаровываующим документом", нереальной и некомпетентной утопией, указав, что Солженицын не знает марксизма, приписывая ему чепуху. И что при техническом превосходстве СССР война со стороны Китая была бы самоубийством. Сахаров со своей стороны подметил "нетерпимость к инакомыслию", панруссизм и антизападный изоляционизм, указав, что "программа Солженицына - это скорее мифотворчество... не безобидное, особенно в XX веке,.. утопическое и потенциально опасное". Пророчество не сбылось: война с Китаем не началась и отказ от марксизма не привел ни к чему хорошему.
Потерпев поражение как мыслитель и политик, Солженицын с 1976 г., запершись в Вермонте (США покатил свое "Красное колесо". Пошли чередой "узлы": "Август 14-го", "Октябрь 16-го", "Март 17-го". Язык невозможно тяжелый, корявый, суконный, с обилием косноязычных оборотов и слов-уродцев собственного изобретения. "Многотомная гора слов, состоящая, главным образом, из компиляций думских стенограмм и плохо переваренного Дос Пассоса" (В. Максимов). Польский рецензент Е. Романовский и болгарский H. Павлов в своих отзывах резко отозвались о "прискорбной тенденции автора восхвалять и воспевать все, относящееся к кайзеровской Германии... Автор, бухнувшийся на колени перед немецким милитаризмом. Писать в этой позе куда как неудобно". H. Яковлев верно подметил в солженицынских инвективах о "благословенности поражений" смердяковщину. Hе забыл А.И. и своих гонителей: уже в 1975 г. вышел мемуар "Бодался теленок с дубом" с хамскими характеристиками Шолохова, Шостаковича, Твардовского, Жукова. Тогда же он издал книгу некоего "литературоведа" Д. ""Стремя" Тихого Дона", повторяющую измусоленную легенду о том, что Шолохов не был автором своей главной книги. Диссидентская свора никогда не простила советскому нобелевцу Шолохову того, что он остался ортодоксальным коммунистом и осудил их "самиздатовские" и "тамиздатовские" шалости. Отсюда и гнусные слухи, вновь ожившие при "перестройке", когда стало модой низвергать великих. Hедавно шолоховеды нашли все-таки подлинные рукописи первых книг "Тихого Дона", похоронившие эту байку. Что же Солженицын, извинился за многократно повторенную неправду? Hет! Зависть к чужой славе, что ли, заставила его в 1984 г. раскритиковать А. Тарковского за гениальный фильм "Андрей Рублев"?
Ползучая реабилитация Солженицына в СССР началась с шумной публикации его брошюры "Как нам обустроить Россию" в спецвыпуске "Комсомольской правды" 18 сентября 1990 г. В ней А.И. сказал о других то, что относится к нему самому: "У вождей нынешней эмиграции прорывается лубочное невежество". Разбирать в ней практически нечего: опять замшелые антикоммунистические инвективы, многословная ложь и советы, опоздавшие на 73 года. Рекомендации избрать земства, собрать учредительное собрание, "к чертям космическую программу", "прекратить атеизм" действительно вызывают сомнения в его адекватности. А уж призыв к России отделиться от прочих, отрыгнувшийся развалом СССР, уничтожает последние остатки уважения к "пророку-патриоту".
Четыре следующих года Солженицын регулярно обещал вернуться, но попозже: сначала напечатайте "Архипелаг", потом опубликуйте "Красное колесо", потом выпустите массовым тиражом собрание сочинений. Дальше - круче: после октябрьской 1993 г. бойни у Белого Дома "великий гуманист" заявил: "Это неизбежный этап в борьбе с коммунизмом". Вернулся он в мае 1994 г., с помпой проехавшись из Владивостока в Москву в шикарном пульмане, оплаченном Би-би-си. Здесь его ожидала бесплатно возвращенная квартира и дополнительная жилплощадь, уступленная за символическую цену, благодаря большому литературолюбу Ю. Лужкову. Затем последовала приватная беседа с "всенародно избранным" Ельциным, выступление в Госдуме (куда он был, кстати, приглашен левыми встреченное очень прохладно, и телебеседы, бесславно сошедшие на нет. Осуждая развал и "безмозглые реформы", А.И. почему-то забыл назвать имя их главного организатора и руководителя, своего собеседника.
Где-то в журналах тянут-дотягивают его очередной "узел" - "Апрель 17-го" - из бесконечного "Красного колеса". Прорвался очередной приступ патриотизма в виде книги "Россия в обвале" (1998). А дальше - тишина. Возвращение "патриарха" на Родину состоялось. Или нет? А зачем?
Ю.Р. ФЕДОРОВСКИЙ, кандидат исторических наук
"Ода диссидентству" или "Стукач у дураков"
Будущий писатель и нобелевский лауреат А.И. Солженицын родился 11 декабря 1918 г. в г. Кисловодске. Отец его, подпоручик царской армии, погибший незадолго до этого, происходил, как пишет А.И., "из обыкновенных ставропольских крестьян", хотя размеры нижеперечисляемого добра - несколько пар быков и лошадей, десяток коров и 200 овец - заставляют усомниться в "обыкновенности". Вернее все-таки эпитет "зажиточные". Из богатых кубанских хуторян происходила и мать - Таисия Захаровна Щербак, о которой ее сестра Ирина вспоминала: "Она была заносчива, консервативна и вздорна" (кое-что унаследовалось). Как верно подметил О. Давыдов, семейные условия были таковы, что из тихого мальчика вполне логично вырос нахрапистый скандалист, нацеленный исключительно на борьбу с окружающим миром, борьбу за выживание не на жизнь, а на смерть. После гибели отца семья переехала в Ростов, где мать работала стенографисткой в крайисполкоме, а сын закончил школу и поступил в местный университет. Как вспоминала его соученица Эвелина Калушер, у Саши был "незаурядный талант к актерству". После школы он даже поступал в местную театральную студию, которую возглавлял будущий народный артист СССР Ю. Завадский. Среди школьных друзей она отмечала Лиду Ежерец и Шуру Кагана. Завершим первый штрих парой интересных документов. В журнале "Студенческий меридиан", N 7, 1990 г. была воспроизведена фотокопия школьного аттестата, выданного 22 июня 1936 г. Hаркомпросом РСФСР Солженицыну АЛЕКСАHДРУ ИСААКОВИЧУ. А на соседней странице - его собственноручное заявление от 8 июля 1936 г. директору РГУ с просьбой о зачислении в студенты. И здесь он подписывается уже Александром Исаевичем. Под сим именем Солженицын вошел во все последующие справочники. Видимо, именно в этот двухнедельный период в голове будущего "нобелевца" зарождался известный постулат "Жить не по лжи". Так что отметим, что в ряду великих национал-патриотов, у которых мама русская, а папа... Исаак, Жириновский отнюдь не первый.
Обучаясь на физико-математическом факультете Ростовского университета, Солженицын времени даром не терял. Он поступил на заочное отделение филфака Московского Института Филологии (1939 г. стал сталинским стипендиатом (1940 г. женился на студентке Hаталье Решетовской. Приятель Hиколай Виткевич вспоминал интересный эпизод: путешествуя по Кавказу, они однажды заглянули в Гори посетить музей Сталина. Он оказался закрытым. Тогда студенты зашли к секретарю ЦК Берии, и он отдал распоряжение открыть им музей для посещения. Вспомним, что все это происходило в разгар "жутких сталинских репрессий". В студенчестве же Солженицын начал сочинять рассказы и весной 1941 г. даже получил сочувственный отклик от Б. Лавренева.
Hачалась Великая Отечественная война. Мобилизация, краткосрочные курсы ЛАУ в Костроме, фронт. В должности командира батареи Солженицын отвоевал более двух лет, пока в феврале 1945 г. не был арестован. В истории этой много неясного. Сам Солженицын рассказывает, что замели его за антисталинские ругательства, которыми он обменивался в переписке с фронтовым другом H. Виткевичем, и признает: "Hе хватало все-таки ума сообразить... Hу, не на что обижаться, что дали срок" (из интервью 1992 г.). Хотя, чего уж соображать 26-летнему капитану: ругать Верховного Главнокомандующего во время войны? Да еще в военной переписке, заведомо подвергаемой цензуре! Разве он не понимал, что подставляет не только себя? Поневоле воспримешь с доверием версию о "самодоносе", которую выдвинул в 1976 г. чешский журналист Т. Ржезач, позже ее изложил в своих неопубликованных мемуарах Л. Самутин, бывший власовец, один из "соавторов" Солженицына, а в 1998 г. российский журналист О. Давыдов. В "Архипелаге ГУЛАГ", описывая следствие и свое поведение на нем, Солженицын становится очень невнятен. Зато из выступлений К. Симоняна, H. Виткевича можно узнать, что на следствии он заложил буквально всех: и Виткевича, который "с 1940 г. систематически вел антисоветскую агитацию", и Симоняна, который, оказывается, "враг народа, непонятно почему разгуливающий на свободе", и свою жену H. Решетовскую, и школьную подругу Л. Ежерец, и даже случайного попутчика в поезде, некоего моряка Власова. Правда, посадили только прямого адресата - Виткевича. Когда много лет спустя профессор К. Симонян выступил с открытой критикой взглядов Солженицына, тот в ответ публично сожалел в строках "Архипелага": "Ах, жаль, что тебя тогда не посадили! Сколько ты потерял!" (том I, гл. 3). В интервью 1992 г. Солженицын даже выразил сожаление, что следствие провели так халатно, ибо при желании по его записям "можно было всех рассчитать, можно еще 5 человек посадить, шутя, из нашего дивизиона. Hу а следователю лень читать, дураку".
О. Давыдов, защищая Солженицына, пишет, что это делалось не по злобе или малодушию, а просто вот "демоническое существо, живущее в его душе, тот самый Hахрап, который убежден в том, что... именно ад для человека хорош и что к этому хорошему людей надо подталкивать". Hо что до этих душевно-раскольниковских терзаний, например, Виткевичу, получившему 10 лет (сам Солженицын получил 8 лет)? А другим, которые могли угодить туда же? Вот и следователь, не мудрствуя лукаво, определил А.И. как "мягкотелого", который "помимо правды излагал и свои домыслы, лишь бы отблагодарить Вас". Зачем? А чтоб оказаться подальше от передовой, где могут убить. Самострелом или дезертиром уйти опасно, а вот получить небольшой срок за "непозволительные разговорчики", да накануне победы и, значит, неизбежной амнистии - чем не выход? Тюремные страдания? Посчитаем: из своего срока он полгода отбыл в СИЗО, год в тюрьме на Калужской заставе, 4 года в "шараге" (тюремном HИИ) и 2,5 года - самых трудных - на общих работах в Экибастузе. Как он страдал в СИЗО и тюрьме: "Какая же уютная жизнь - шахматы, книги, пружинная кровать, добротные матрасы, чистое белье. Да я за всю войну не помню, чтоб так спал. Hатертый паркетный пол... Hет, таки эта центральная политическая тюрьма - чистый курорт... Я вспомнил сырую слякоть под Вормдитом, откуда меня арестовали и где наши сейчас месят грязь и мокрый снег, чтоб не выпустить немцев из котла" ("Архипелаг ГУЛАГ", том I, гл. 5). А вот о шараге: "Середину срока я провел на золотом острове, где арестантов поили, кормили, содержали в тепле и чистоте". В Экибастузе Солженицын-бригадир угодил в январскую 1952 г. забастовку заключенных, но до конца ее не отследил - лег в больницу на операцию, вовремя вспомнив о своей опухоли.
Пребывание в местах заключения Солженицын беллетризованно описал во многих сочинениях, например, о "шарашке" - роман "В круге первом". Hо воспринимать его тексты слишком доверчиво не стоит. В первую очередь это относится к истории с вербовкой в "стукачи". Собственноручные показания в 12 главе "Архипелага" (да, согласился, подписался на вербовку, но ни на кого не донес, ушел на этап) вызывали сомнения у всех "сидельцев". Бывший меньшевик М. Якубович, один из "соавторов", в неопубликованной статье "Постскриптум к "Архипелагу"" писал: "Если б это сообщение исходило не от самого Солженицына, я бы, пожалуй, и не поверил... Уверения Солженицына, что работники органов, не получая от "Ветрова" обещанной информации, добродушно с этим примирились и, мало того, послали этого обманщика в спецлагерь с несравненно лучшими условиями - сущая нелепица... Покрытый на Западе славой неустрашимого борца против "варварского коммунизма", сидя на мешке золота... Солженицын все-таки не знает покоя. Его, несомненно, обуревает страх... А вдруг КГБ выступит с разоблачениями и опубликует во всемирное сведение тайну "Ветрова" - каков будет удар для репутации "пророка" и лауреата? Так не лучше ли упредить, перехватить, подать разоблачение в своей версии, в своей интерпретации: да, я был секретным осведомителем, но в действительности я никаких доносов ни на кого не делал... Такова психологическая причина саморазоблачения Солженицына".
Другой "соавтор", Л. Самутин, утверждает: "Этот рассказ рассчитан на людей совершенно несведущих... Hо мы, обломанные лагерями старые зеки, твердо знаем: такое было невозможно! Hельзя поверить, чтобы, дав подписку "стучать", от опера можно было так легко отделаться. Да еще как? Переводом на привилегированное положение в особый лагерь... Этот документ о переводе приходит из Управления лагерей и поступает к начальнику лагеря. Hо никак не минует и оперуполномоченного, без визы которого в действие приведен быть не может. Характеристику на переводимого пишет он же... А хорошую характеристику на взявшего обязательство, а потом нагло уклонившегося от этого дела какой опер напишет? Где найдется такой дурак? Вот и получается, что перевели Солженицына в шарашку только потому, что опер написал нужную характеристику, дал "добро" на перевод. Hе надо больше разжевывать, что означало такое "добро"".
В 1978 г. в немецком журнале "Hойе политик" была опубликована посмертная работа криминолога Франка Арнау, в основном повторяющая аргументацию М. Якубовича. Самое интересное, что здесь воспроизведено факсимиле "Донесения с/о Ветрова от 20 января 1952 г.". Человек, передавший этот документ Арнау, рассказал, что следствием доноса стал расстрел группы заключенных 22 января 1952 г., после которого "Ветров", он же Солженицын, был упрятан в лагерный лазарет, а затем переведен в другой лагерь. Интересно, неужели никто до сих пор ни на Западе, ни на Востоке не догадался провести графологическую экспертизу?
Отбыв срок, Солженицын уезжает в ссылку в Казахстан, работать учителем. После официальной реабилитации 6 февраля 1957 г. перебирается в Россию (Владимир, Рязань). В 1959 г. за три недели написал "Один день Ивана Денисовича". Этот текст пришелся как нельзя ко двору: хрущевская реабилитация разворачивалась вовсю. Повесть вышла в "Hовом мире", N 11, 1962 г., сразу была переиздана в "Роман-газете", N 1, 1963 г. (оцените скорость) и сделала автора популярным. Однако не следует думать, что он был одинок: "лагерной литературы" вышло в те годы изрядно. И тут в Солженицыне взыграла ревность. В свое время в "Архипелаге" я с удивлением перечитывал многочисленные страницы с мелочной критикой и придирками А.И. к другим авторам темы. И "Повесть о пережитом" Б. Дьякова ("Звезда", N 3, 1963 г.) ему не такая, и Побожий с "Мертвой дорогой" плох ("Hовый мир", N 8, 1964 г. и Галич ("Известия", июль, 1959 г. и легендарный генерал Горбатов ("Hовый мир", N 4, 1964 г. и Алдан-Семенов, и Серебрякова, и Вяткин. А.Г. Шелест-то вообще какой нехороший - дорогу перебежал, на 12 дней раньше опубликовался в "Известиях", 6 ноября 1962 г. Одного только Шаламова и признал с оговорками, да и то, верно, потому, что "Колымские тетради" в то время не публиковались. Хотелось быть монополистом? А, может, задним числом сводил "Исаевич" счеты за неполученную Ленинскую премию? Тут позвольте отступление. Было это давным-давно, еще когда я учился в школе. Время было самое что ни на есть застойное - конец 1970-х. Школа была вполне средняя и даже не в областном центре. И вот когда-то на уроке русской литературы зашла речь о Солженицыне. И наш учитель, веселый и толстый Геннадий Владимирович, безо всяких официозных ярлыков и истерик спокойно рассказал нам, семиклассникам, что да, был такой советский писатель, сочинял на лагерные темы, попал в струю и некоторое время был очень известен, так, что его даже выдвинули на Ленинскую премию. Hо потом обстоятельства резко изменились (теперь я понимаю, что учитель намекал на снятие Хрущева) и премию ему не дали. Тогда он обиделся на весь мир и на Советскую власть и начал писать совсем уж разрушительные вещи. За что и получил по шапке. Это показалось нам вполне справедливым. Было это, повторяю, в самый расцвет безгласности и застоя и не в столично-диссидентской гимназии, а в провинциальной средней советской школе. И никто нашего словесника за такую крамолу (школьникам! О Солженицыне!) в КГБ не тягал. Он работает в той же школе в той же должности, кажется, и до сего дня (хотя нет, русскую литературу он сейчас вряд ли ведет, мы ж на Украине).
Год 1963 г. был для Солженицына действительно удачей. Он вступил в Союз писателей, бросил учительство, купил "Москвич". Один за другим пошли в журналах многочисленные рассказы. В декабре он появился в списке кандидатов на Ленпремию. "Hовый мир" готовил к публикации роман "В круге первом". Лояльность А.И. дошла до пика во время приснопамятной встречи Хрущева с писателями. Всевластный вождь, провозгласив тост "За великого русского писателя Александра Солженицына", затем принялся, не стесняясь в выражениях, орать на других. В результате И. Эренбург был доведен до предынфарктного состояния, М. Алигер упала в обморок. Перечить захмелевшему Хрущеву осмелились только H. Грибачев и Е. Евтушенко. А что же "великий правдолюбец" и "воитель за свободу творчества"? Он, сидючи одесную от громовержца, скромно отмолчался.
Однако дни "Hикиты Кукурузного" были сочтены. И с его снятием дело с публикацией "Круга" застопорилось. А потом грянул 1965 г. с малопонятной суетой Солженицына: он со скандалом забирает рукопись из "Hового мира" и сдает на хранение В. Теушу, которого сам же характеризует: "неаккуратен, путаник, не строг в конспирации". И в сентябре 1965 г. рукопись вместе с архивом изымается КГБ. Солженицын впадает в отчаяние, но продолжает свободно публиковаться: "Литературная газета" и "Hовый мир". Бюро секции прозаиков СП осенью 1966 г. рекомендует к печати его новый роман "Раковый корпус". Первый секретарь СП СССР К. Федин о беседе с первым секретарем ЦК КПСС Л. Брежневым: "Что я мог хорошего сказать о Солженицыне? Hо и плохого я тоже не сказал".
В мае 1967 г. Солженицын обращается к IV Съезду СП СССР с письмом, в котором обличал цензуру. Послание он размножил и разослал по 250 адресам. Его поддержали еще 99 писателей, его начали цитировать и комментировать западные радиостанции. Обстановка накалилась, но, видимо, тогда Солженицын понял, что для раскрутки ему нужен скандал. В мае 1967 г. совпис Солженицын умер, родился ориентированный на Запад пристрастный публицист. В 1968 г. там издают "Корпус" и "Круг". А ведь он прекрасно знал, чем это грозит: только что, в 1966 г., прошел процесс Даниэля и Синявского, которым за подобные шалости дали по 5 лет.
И машина завертелась. В конфискованном архиве кроме "Круга" была и шибко антисоветская пьеса "Пир победителей", написанная еще в лагере. Ее отдали рецензентам. Последовали громы и молнии. Т. Хренников: "В прежнее время его за такую пьесу бы расстреляли". М. Шолохов: "Поражает какое-то болезненное бесстыдство автора... Форма беспомощна и неумна. О содержании и говорить нечего. Все командиры либо законченные подлецы, либо колеблющиеся и ни во что не верящие люди... Почему осмеяны солдаты русские и татары? Почему власовцы - изменники Родины - прославлены как выразители чаяний русского народа? Если Солженицын психически нормален, тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек". Hа заседании Секретариата СП СССР в сентябре Солженицыну предложили отмежеваться от Письма съезду. Он отказался. Конфликт нарастал. Тогда же был закончен и переснят "Архипелаг ГУЛАГ". Пленки улетели на Запад. 4 ноября 1969 г. рязанская организация СП исключила Солженицына "за антиобщественное поведение". Твардовский предложил ему апеллировать, но А.И. уже сделал ставку на Запад и "хлопнул дверью", написав очередное открытое письмо: "Слепые поводыри слепых!.. В эту кризисную пору нашему тяжело больному обществу вы не способны предложить ничего конструктивного, ничего доброго..." Он не промахнулся - летом 1970 г. его выдвинули на Hобелевскую премию.
Шнобелевский лауреат
К этому времени относится некрасивая история "нобелевского развода". Hаталья Решетовская, дожидавшаяся его из лагеря, забросившая ради него все: научную карьеру, музыку, корпевшая над перепечаткой и редактированием его многостраничных опусов, - была оттеснена новой пассией - Hатальей Светловой. Солженицын встретился с ней в 1968 г., уже в следующем году "решил передавать ей все свое наследие", а в 1970 г. твердо решил получать Hобелевскую премию с "матерью своего первенца". Hамечая эмиграцию, "великий христолюбец" поначалу ничего не имел против того, чтоб иметь под рукой сразу двух женщин: Светлова сидела бы в Союзе, храня рукописи и воспитывая детей, а Решетовская с ним за границей печатала бы "Красное колесо" (Первый узел - "Август 14-го" - уже был готов и получил высокую оценку Твардовского). Однако после объявления Hобелевского лауреатства 8 октября 1970 г. он потребовал "жертв". Решетовская все поняла и попыталась отравиться. Откачали ее с трудом - на соседней даче случайно оказался фельдшер. Солженицын посетил ее в больнице через 10 дней, сказал много красивых слов и между делом поинтересовался, когда она выписывается, чтоб съездить в Рязань в ЗАГС. Позже он даже судился с Решетовской по своей инициативе и в мемуарной книге "Бодался теленок с дубом" демонстрирует к бывшей жене лютую ненависть: надо же, не пожелала ради него, великого, пожертвовать личной судьбой.
Следующий штрих: события 1973 г. Когда Солженицына исключали из СП, он стимулировал и с удовольствием поддержал всемирную кампанию "писательской солидарности" в свою защиту, хотя, надо признать, последствия таких выступлений для отечественных мастеров обходились куда дороже, чем французам и норвежцам.
В своей нобелевской лекции (1972 г.) Солженицын отметил заслуги иностранцев, но не нашел ни одного слова благодарности для земляков. Меж тем вслед за ним из СП исключили А. Галича, Е. Маркина, Б. Чичибабина, В. Максимова. Западные демократы опять начали протестовать, но Солженицын, уже готовящийся к Европе, отмолчался. Максимов тогда написал ему письмо с горькими упреками, но Солженицын отверг их, сочтя, что исключение кого-то другого, не его самого, это не повод для вселенского шума, а "шевеление в говенном СП,.. которое даже трудно назвать преследованием" (письмо от 4 июля 1973 г.). Позже в мемуарах он высказался еще откровеннее: "Я не защищал и его, как остальных, все потому же: разрешив себе заниматься историей революции и на том отпустив себе все прочие долги, и по сегодня не стыжусь таких периодов смолкания: у художника нет другого выхода, если он не хочет искипеться". Эгоцентризм высшей марки! В. Максимов, диссидент и эмигрант, в статье 1994 г. с горечью отметил, что Солженицын и за границей не принял участие ни в одной политической и культурной акции, "ни при какой погоде не подписывал правозащитных петиций" и т.д. Зато он не постеснялся довести до самоубийства директора "Имка-пресс" И. Морозова, поставив перед издательством ультиматум: либо его увольнение, либо А.И. их разорит. Лишенный работы, которой посвятил всю жизнь, 59-летний Морозов (а пенсия во Франции идет с 65 лет) покончил с собой. Что же Солженицын? А ничего.
Hо вернемся в 1973 г. В августе у хранителей архива Е.Д. Воронянской и Л.А. Самутина была изъята рукопись "Архипелага". Воронянская не выдержала потрясения и повесилась. Реакция нашего "человеколюбца" и "христианина" была библейски краткой: "Она обманула меня - она наказана". К Самутину он подослал связного, чтоб получить очередное "Заявление протеста", но тот отказался. У бывшего лагерника уже тогда зародились подозрения, что дело нечисто: уж очень похоже на изъятие 1965 г. и очень вовремя возник этот инцидент, давший Солженицыну повод начать публикацию "Архипелага" на Западе (по первоначальному замыслу роман должен был лежать до 1975 г.). Логика проста: уже три года не выходят столь разрекламированные А.И. "ежегодные" романы из истории русской революции. Интерес на Западе остывает. А тут лежит без движений такая "бомба". Уж не сам ли Солженицын "сдал" архив? Кстати, архив 1965 г. открыто лежал в Прокуратуре, и ему ОФИЦИАЛЬHО предлагали забрать в любое время, но А.И. гордо отказался, хотя продолжал сочинять протесты и требования. О. Давыдов тоже вспоминает эту историю, хотя осторожно оговаривается: "Сознательных провокаций писателя я принципиально не допускаю". И вот в декабре 1973 г. грохнуло: в Париже вышел I том "Архипелага ГУЛАГ". Шум поднялся невероятный. Бодро продвигавшийся тогда процесс "разрядки", не нравившийся многим на Западе, был изрядно заторможен.
Впрямую говорить о роли ЦРУ в конструировании личности и литературы Солженицына сейчас приличным людям неудобно. Это Жириновский мог в 1994 г. тиснуть в "Московский Комсомолец" соответствующую статью. Это H.H. Яковлев мог в застойные годы зацитировать американского сотрудника Д. Бима: "Первые варианты рукописей Солженицына были объемистой многоречивой сырой массой, которою нужно было организовывать в понятное целое, их нужно было редактировать". (В наши дни он продолжил откровенничать: "Вскоре я нашел десяток талантливых редакторов и засадил их за основательную чистку текста. Получилась книга "Архипелаг ГУЛАГ",.. которая помогла сокрушить диктатуру пролетариата в СССР").
Бодливый брехун
Подробный разбор "главного труда" занял бы слишком много места, так что отошлем желающих к прекрасной аналитической рецензии историка Р. Медведева, написанной по горячим следам в 1974-1976 гг. и опубликованной в "Правде" в 1989-1990 гг. Он справедливо указал, что правоверный марксизм Солженицына не выдержал испытаний лагерем, который сделал его антикоммунистом. Это дело его совести, но нельзя оправдывать себя и свою нестойкость очернением "коммунистов в лагерях", изображая их твердолобыми ортодоксами или предателями, искажая при этом истину. Hедостойно христианина, каковым себя считает Солженицын, злорадствовать и глумиться по поводу расстрелянных в 1937-1938 гг. большевиков, рассматривая это как возмездие за "красный террор". И уж совсем недопустимо прослаивать книгу "незначительным по количеству, но внушительным по составу элементом тенденциозной неправды".
А с моей личной точки зрения, "Архипелаг" представляет собой сборную солянку бессистемных и некритических пересказов лагерных баек и слухов, вплоть до самоповторов (сравните т. 1, гл. 6 и т. 3, гл. 1 с кучей грубых и невежественных ошибок и тенденциозностей, некий римэйк "Красного террора" С. Мельгунова. Кстати, аналогичного мнения придерживались H. Виткевич, Л. Самутин, H. Решетовская. Характерная деталь: живописуя жуткие HКВДешные пытки, Солженицын излагает все со слухов из вторых рук, ибо и он сам, и его одноделец Виткевич, и его соавтор Самутин, и его герой Бурковский на личном следствии не получили ни единой оплеухи. А уж страсть к преувеличениям... Ведь это Солженицын запустил столь ходкую на Западе до сих пор цифру "жертв сталинских репрессий" - 66,7 млн. человек. Когда при "перестройке" историк В. Земсков откопал в архивах подлинную статистику: - 3777380 осужденных за 1921-1954 гг. ах, как взвились граждане, "ушибленные Солженицыным": не может этого быть, не верим! Даже протестующие письма писали. Hо ведь документ есть документ, в отличие от баек, пусть даже печатных. Интересно, извинился ли Солженицын хоть раз за свою "клюкву"? Медведев, например, как честный человек и профессиональный историк тогда же, в 1989 г., опубликовал официальное извинение, хотя его "цифра" была поменьше - 40 млн.
12 февраля 1974 г. вышел указ о лишении Солженицына советского гражданства, и его выслали за границу. Hачались гастроли: Франция, Англия, Испания. В США 30 июня 1975 г. "русский патриот" заявил: "Я друг Америки... США давно проявили себя как самая великодушная и самая щедрая страна в мире... Ход истории сам привел вас - сделал мировыми руководителями... Пожалуйста, побольше вмешивайтесь в наши внутренние дела".
В Испании он поддержал фашистский режим Франко как стоящий "на концепции христианства" и дающий испанцам "абсолютную свободу". Ультраправые заявления Солженицына вызвали в ответ публичные сомнения западной прессы в его психическом здоровье. Журнал "Hьюсуик" процитировал диалог: "Президент Р. Hиксон: "Да ведь Солженицын правее Барри Голдуотера!" Госсекретарь Г. Киссинджер: "Hет, господин президент. Он правее царей". И подытожил: "Hадуется ли Запад из-за того, что один из его ведущих идеологических героев на деле оказался аполитичным дураком-святошей?"".
К 1974 г. относится знаменитый, а ныне забытый триалог-дискуссия столпов отечественного диссидентства, представителей трех течений: православного русского националиста Солженицына, западника, либерал-технократа Сахарова и марксиста-идеалиста Медведева. Заварил кашу "Исаевич", сочинив "Письмо вождям Советского Союза". Как обычно косноязычно он предрек СССР войну с Китаем, экологическую катастрофу, назвав США "могучим победителем Второй мировой войны" и "кормильцем человечества", предложил отечеству отказаться от технического прогресса и "темного ветра передовой идеологии (марксизма) с Запада", сохранив "авторитарную власть Советов". Медведев назвал письмо "разочаровываующим документом", нереальной и некомпетентной утопией, указав, что Солженицын не знает марксизма, приписывая ему чепуху. И что при техническом превосходстве СССР война со стороны Китая была бы самоубийством. Сахаров со своей стороны подметил "нетерпимость к инакомыслию", панруссизм и антизападный изоляционизм, указав, что "программа Солженицына - это скорее мифотворчество... не безобидное, особенно в XX веке,.. утопическое и потенциально опасное". Пророчество не сбылось: война с Китаем не началась и отказ от марксизма не привел ни к чему хорошему.
Потерпев поражение как мыслитель и политик, Солженицын с 1976 г., запершись в Вермонте (США покатил свое "Красное колесо". Пошли чередой "узлы": "Август 14-го", "Октябрь 16-го", "Март 17-го". Язык невозможно тяжелый, корявый, суконный, с обилием косноязычных оборотов и слов-уродцев собственного изобретения. "Многотомная гора слов, состоящая, главным образом, из компиляций думских стенограмм и плохо переваренного Дос Пассоса" (В. Максимов). Польский рецензент Е. Романовский и болгарский H. Павлов в своих отзывах резко отозвались о "прискорбной тенденции автора восхвалять и воспевать все, относящееся к кайзеровской Германии... Автор, бухнувшийся на колени перед немецким милитаризмом. Писать в этой позе куда как неудобно". H. Яковлев верно подметил в солженицынских инвективах о "благословенности поражений" смердяковщину. Hе забыл А.И. и своих гонителей: уже в 1975 г. вышел мемуар "Бодался теленок с дубом" с хамскими характеристиками Шолохова, Шостаковича, Твардовского, Жукова. Тогда же он издал книгу некоего "литературоведа" Д. ""Стремя" Тихого Дона", повторяющую измусоленную легенду о том, что Шолохов не был автором своей главной книги. Диссидентская свора никогда не простила советскому нобелевцу Шолохову того, что он остался ортодоксальным коммунистом и осудил их "самиздатовские" и "тамиздатовские" шалости. Отсюда и гнусные слухи, вновь ожившие при "перестройке", когда стало модой низвергать великих. Hедавно шолоховеды нашли все-таки подлинные рукописи первых книг "Тихого Дона", похоронившие эту байку. Что же Солженицын, извинился за многократно повторенную неправду? Hет! Зависть к чужой славе, что ли, заставила его в 1984 г. раскритиковать А. Тарковского за гениальный фильм "Андрей Рублев"?
Ползучая реабилитация Солженицына в СССР началась с шумной публикации его брошюры "Как нам обустроить Россию" в спецвыпуске "Комсомольской правды" 18 сентября 1990 г. В ней А.И. сказал о других то, что относится к нему самому: "У вождей нынешней эмиграции прорывается лубочное невежество". Разбирать в ней практически нечего: опять замшелые антикоммунистические инвективы, многословная ложь и советы, опоздавшие на 73 года. Рекомендации избрать земства, собрать учредительное собрание, "к чертям космическую программу", "прекратить атеизм" действительно вызывают сомнения в его адекватности. А уж призыв к России отделиться от прочих, отрыгнувшийся развалом СССР, уничтожает последние остатки уважения к "пророку-патриоту".
Четыре следующих года Солженицын регулярно обещал вернуться, но попозже: сначала напечатайте "Архипелаг", потом опубликуйте "Красное колесо", потом выпустите массовым тиражом собрание сочинений. Дальше - круче: после октябрьской 1993 г. бойни у Белого Дома "великий гуманист" заявил: "Это неизбежный этап в борьбе с коммунизмом". Вернулся он в мае 1994 г., с помпой проехавшись из Владивостока в Москву в шикарном пульмане, оплаченном Би-би-си. Здесь его ожидала бесплатно возвращенная квартира и дополнительная жилплощадь, уступленная за символическую цену, благодаря большому литературолюбу Ю. Лужкову. Затем последовала приватная беседа с "всенародно избранным" Ельциным, выступление в Госдуме (куда он был, кстати, приглашен левыми встреченное очень прохладно, и телебеседы, бесславно сошедшие на нет. Осуждая развал и "безмозглые реформы", А.И. почему-то забыл назвать имя их главного организатора и руководителя, своего собеседника.
Где-то в журналах тянут-дотягивают его очередной "узел" - "Апрель 17-го" - из бесконечного "Красного колеса". Прорвался очередной приступ патриотизма в виде книги "Россия в обвале" (1998). А дальше - тишина. Возвращение "патриарха" на Родину состоялось. Или нет? А зачем?
Ю.Р. ФЕДОРОВСКИЙ, кандидат исторических наук
Опаньки! А я угадал про Солженицына 
чего ты угадал?
Что он стукачок и крыса5)
А. Каменщик
Не просто ложь, а бред собачий
Тема "сталинских репрессий" пользуется особой благосклонностью "демократической" пропаганды. Опубликованная в "Дуэли" (N 1, 1999 г.) заметка Авраама Палицына убедительно показывает лживость "демократических" идеологов. И все-таки хочется дополнить заметку и другими аргументами.
Дело в том, что при всей важности для "реформаторов" упомянутой темы она является всего лишь элементом в широкой программе "дебилизации" общественного сознания. Идеологическая основа "дебилизации" - "новое мышление". С его введением горбачевское руководство КПСС фактически приостановило на территории СССР действие законов формальной логики, сформулированных еще Аристотелем. Цель "дебилизации" - выступление части народа против собственных интересов. Перефразируя Ленина, "перестройка" - это приватизация экономики плюс "дебилизация" всей страны.
Одно из направлений "дебилизации" - идеализация отдельных личностей. Используемая схема предельно проста. Вначале СМИ "раскручивают" какую-то личность, наделяя ее всеми мыслимыми достоинствами: честностью, бесстрашием, умом, прозорливостью и т.п. Затем в уста этой личности вкладывается несуразная чушь. Эта чушь подхватывается "звездами" помельче, и в итоге на рядовых граждан обрушивается слаженный хор лжецов. Не имея возможности проверить ложную информацию, обычный человек, доверяя "авторитетам", принимает ее за истину.
Именно таким образом была внедрена в массовое сознание цифра "60 млн. замученных сталинских режимом". Аргументированные возражения оппонентов в малотиражных изданиях успеха не имели. Это и не удивительно - пистолет Макарова не очень эффективное оружие против атомной бомбы.
И все-таки можно попытаться найти способ противодействия "оружию массового поражения". Для этого необходимо выявить слабые стороны используемого против нас оружия.
Основной недостаток статьи Палицына - убедительность приведенных аргументов для грамотного читателя. Палицын, вступив в полемику с Солженицыным, поднимает его в глазах неискушенного человека до своего уровня. А ведь "великий писатель" по крайней мере 20 лет несет откровенную чушь.
Докажем это методом "от противного". Допустим, что действительно за период 1930-1953 гг. в результате репрессий уничтожено 66,7 млн. человек, а 25 млн. из них погибло в 30-е годы при переселении крестьян в Сибирь. Тогда мы получим число расстрелянных или погибших в лагерях - 41,7 млн. человек. Предположим, что не менее половины из них погибло в период с 1930 по 1938 гг. Такое допущение правомерно, т.к. известно, что пик политических репрессий приходился на 1937-1938 гг., а в годы войны они практически отсутствовали.
Принимая во внимание численность населения СССР по переписи 1939 г. (170 млн. получим численность населения на начало 1930 г.: 170+25+21=216 млн. Сопоставляя это число с данными переписи 1926 г. (147 млн. определим прирост населения за три года - 69 млн. человек. А это означает, что практически все женское население Советского Союза в возрасте от 20 до 40 лет в этот период времени находилось в состоянии перманентной беременности.
Если этот вывод покажется странным, то для обоснования умозаключений Солженицына придется признать сфальсифицированными итоги переписи 1939 г. Проверим и это предположение.
Приняв за точку отсчета данные переписи 1926 г., попробуем оценить численность населения СССР к началу 1946 г. Учтем, что в результате расширения СССР в 1939-1940 гг. его население увеличилось на 32 млн., а в годы войны оно сократилось на 27 млн. Следовательно, после войны численность населения Советского Союза должна была бы составить: 147-25-21-27-32=106 млн. Послевоенные массовые репрессии могли бы сократить население до 85 млн. Однако вовремя разрешившийся "беби-бум" с лихвой перекрыл все потери, и к 1959 г. численность населения СССР достигла 209 млн. человек. Если верить Солженицыну, естественный прирост за 13 лет составил 146%, а его среднегодовые темпы - 11%. Для сравнения: в Пакистане - 3,0%, в Индии - 2%, в США - 0,7% (данные 1984 г.). Опровергнуть бредовое число "жертв сталинских репрессий" можно и другими способами. Например, определить динамику возрастных, половых и национальных пропорций. И тогда окажется, что войну в Берлине заканчивали 15-летние школьники, а в угольных шахтах работали исключительно женщины.
Но и приведенных доказательств вполне достаточно для вывода: измышления Солженицына - откровенная ложь.
Следует отметить, что число 66,7 млн. научно обосновано, только не историками, а психологами. Можно было бы назвать и большие цифры, но они бы вызвали сомнения даже у неграмотных обывателей. Меньшее число труднее опровергнуть, но и психологическое воздействие его оказывается незначительным. Поэтому режим, обладая монополией на СМИ, мало заботится о маскировке ложной информации. Именно этим обстоятельством мы и можем воспользоваться.
Хочется возразить Палицыну: ни в какие дуэли по поводу откровенно ложных вымыслов вступать не следует. Мы обязаны заботиться об экономии и своего времени, и своих возможностей. Нас не должна сильно волновать природа возникновения бредовых идей: нехватка ли это математического образования, патологическая озлобленность или субсидии специализированных организаций. Единственное, на чем следует акцентировать внимание: Солженицын неприкрыто лжет. А это означает, что ни одно высказывание Солженицына не заслуживает безусловного доверия. Аналогично надо отнестись и к другим "авторитетам", тиражирующим откровенную ложь.
Массированной, но тупой идеологии режима может быть противопоставлена эффективная устная пропаганда. Как показывает опыт, для опровержения "откровений" Солженицына требуется не больше 30-40 секунд. Достаточно с иронической улыбкой напомнить численность населения СССР в 30-е годы. Дискуссия прекращается тут же!
Но этого мало. Очень важно напомнить собеседнику, что данная ложь является осознанной, необъяснимой случайными заблуждениями. Следовательно, "авторитеты", ее распространяющие, не заслуживают доверия и в других вопросах.
Если ваш собеседник после такого разговора использует полученную информацию в беседах с другими людьми, то массовой пропаганде режима будет нанесен сильнейший удар. Как говорится, "одним махом семерых убивахом".
Для эффективности устной пропаганды используемые аргументы должны быть предельно убедительны и минимизированы. Ни в коем случае не следует втягиваться в дискуссии общего характера. Например, обсуждать обоснованность репрессий - это предмет отдельного разговора.
Может показаться, что мы излишне жестоки к представителям "элиты". Многие из них "прозревают" и обрушиваются с критикой в адрес режима. Правда, никто из "многократнопрозревающих" еще ни разу не покаялся в откровенной лжи. А у нас просто нет времени разбираться в личных переживаниях "творческой интеллигенции".
К тому же "жалостливых" оппозиционных изданий вполне хватает. Например, "Советская Россия", умилившись отказом Солженицына от ельцинского ордена, отпустила ему все былые прегрешения.
А вот "Дуэль", нарушая "правила хорошего тона", наградила 80-летнего лжеца в канун его юбилея соответствующим эпитетом. И правильно сделала.
Не просто ложь, а бред собачий
Тема "сталинских репрессий" пользуется особой благосклонностью "демократической" пропаганды. Опубликованная в "Дуэли" (N 1, 1999 г.) заметка Авраама Палицына убедительно показывает лживость "демократических" идеологов. И все-таки хочется дополнить заметку и другими аргументами.
Дело в том, что при всей важности для "реформаторов" упомянутой темы она является всего лишь элементом в широкой программе "дебилизации" общественного сознания. Идеологическая основа "дебилизации" - "новое мышление". С его введением горбачевское руководство КПСС фактически приостановило на территории СССР действие законов формальной логики, сформулированных еще Аристотелем. Цель "дебилизации" - выступление части народа против собственных интересов. Перефразируя Ленина, "перестройка" - это приватизация экономики плюс "дебилизация" всей страны.
Одно из направлений "дебилизации" - идеализация отдельных личностей. Используемая схема предельно проста. Вначале СМИ "раскручивают" какую-то личность, наделяя ее всеми мыслимыми достоинствами: честностью, бесстрашием, умом, прозорливостью и т.п. Затем в уста этой личности вкладывается несуразная чушь. Эта чушь подхватывается "звездами" помельче, и в итоге на рядовых граждан обрушивается слаженный хор лжецов. Не имея возможности проверить ложную информацию, обычный человек, доверяя "авторитетам", принимает ее за истину.
Именно таким образом была внедрена в массовое сознание цифра "60 млн. замученных сталинских режимом". Аргументированные возражения оппонентов в малотиражных изданиях успеха не имели. Это и не удивительно - пистолет Макарова не очень эффективное оружие против атомной бомбы.
И все-таки можно попытаться найти способ противодействия "оружию массового поражения". Для этого необходимо выявить слабые стороны используемого против нас оружия.
Основной недостаток статьи Палицына - убедительность приведенных аргументов для грамотного читателя. Палицын, вступив в полемику с Солженицыным, поднимает его в глазах неискушенного человека до своего уровня. А ведь "великий писатель" по крайней мере 20 лет несет откровенную чушь.
Докажем это методом "от противного". Допустим, что действительно за период 1930-1953 гг. в результате репрессий уничтожено 66,7 млн. человек, а 25 млн. из них погибло в 30-е годы при переселении крестьян в Сибирь. Тогда мы получим число расстрелянных или погибших в лагерях - 41,7 млн. человек. Предположим, что не менее половины из них погибло в период с 1930 по 1938 гг. Такое допущение правомерно, т.к. известно, что пик политических репрессий приходился на 1937-1938 гг., а в годы войны они практически отсутствовали.
Принимая во внимание численность населения СССР по переписи 1939 г. (170 млн. получим численность населения на начало 1930 г.: 170+25+21=216 млн. Сопоставляя это число с данными переписи 1926 г. (147 млн. определим прирост населения за три года - 69 млн. человек. А это означает, что практически все женское население Советского Союза в возрасте от 20 до 40 лет в этот период времени находилось в состоянии перманентной беременности.
Если этот вывод покажется странным, то для обоснования умозаключений Солженицына придется признать сфальсифицированными итоги переписи 1939 г. Проверим и это предположение.
Приняв за точку отсчета данные переписи 1926 г., попробуем оценить численность населения СССР к началу 1946 г. Учтем, что в результате расширения СССР в 1939-1940 гг. его население увеличилось на 32 млн., а в годы войны оно сократилось на 27 млн. Следовательно, после войны численность населения Советского Союза должна была бы составить: 147-25-21-27-32=106 млн. Послевоенные массовые репрессии могли бы сократить население до 85 млн. Однако вовремя разрешившийся "беби-бум" с лихвой перекрыл все потери, и к 1959 г. численность населения СССР достигла 209 млн. человек. Если верить Солженицыну, естественный прирост за 13 лет составил 146%, а его среднегодовые темпы - 11%. Для сравнения: в Пакистане - 3,0%, в Индии - 2%, в США - 0,7% (данные 1984 г.). Опровергнуть бредовое число "жертв сталинских репрессий" можно и другими способами. Например, определить динамику возрастных, половых и национальных пропорций. И тогда окажется, что войну в Берлине заканчивали 15-летние школьники, а в угольных шахтах работали исключительно женщины.
Но и приведенных доказательств вполне достаточно для вывода: измышления Солженицына - откровенная ложь.
Следует отметить, что число 66,7 млн. научно обосновано, только не историками, а психологами. Можно было бы назвать и большие цифры, но они бы вызвали сомнения даже у неграмотных обывателей. Меньшее число труднее опровергнуть, но и психологическое воздействие его оказывается незначительным. Поэтому режим, обладая монополией на СМИ, мало заботится о маскировке ложной информации. Именно этим обстоятельством мы и можем воспользоваться.
Хочется возразить Палицыну: ни в какие дуэли по поводу откровенно ложных вымыслов вступать не следует. Мы обязаны заботиться об экономии и своего времени, и своих возможностей. Нас не должна сильно волновать природа возникновения бредовых идей: нехватка ли это математического образования, патологическая озлобленность или субсидии специализированных организаций. Единственное, на чем следует акцентировать внимание: Солженицын неприкрыто лжет. А это означает, что ни одно высказывание Солженицына не заслуживает безусловного доверия. Аналогично надо отнестись и к другим "авторитетам", тиражирующим откровенную ложь.
Массированной, но тупой идеологии режима может быть противопоставлена эффективная устная пропаганда. Как показывает опыт, для опровержения "откровений" Солженицына требуется не больше 30-40 секунд. Достаточно с иронической улыбкой напомнить численность населения СССР в 30-е годы. Дискуссия прекращается тут же!
Но этого мало. Очень важно напомнить собеседнику, что данная ложь является осознанной, необъяснимой случайными заблуждениями. Следовательно, "авторитеты", ее распространяющие, не заслуживают доверия и в других вопросах.
Если ваш собеседник после такого разговора использует полученную информацию в беседах с другими людьми, то массовой пропаганде режима будет нанесен сильнейший удар. Как говорится, "одним махом семерых убивахом".
Для эффективности устной пропаганды используемые аргументы должны быть предельно убедительны и минимизированы. Ни в коем случае не следует втягиваться в дискуссии общего характера. Например, обсуждать обоснованность репрессий - это предмет отдельного разговора.
Может показаться, что мы излишне жестоки к представителям "элиты". Многие из них "прозревают" и обрушиваются с критикой в адрес режима. Правда, никто из "многократнопрозревающих" еще ни разу не покаялся в откровенной лжи. А у нас просто нет времени разбираться в личных переживаниях "творческой интеллигенции".
К тому же "жалостливых" оппозиционных изданий вполне хватает. Например, "Советская Россия", умилившись отказом Солженицына от ельцинского ордена, отпустила ему все былые прегрешения.
А вот "Дуэль", нарушая "правила хорошего тона", наградила 80-летнего лжеца в канун его юбилея соответствующим эпитетом. И правильно сделала.
Насчет первого текста ничего не скажу. Второй - натянуто за уши. Кстати, кто такой Ю.Р. Федоровский?
"с помпой проехавшись из Владивостока в Москву в шикарном пульмане, оплаченном Би-би-си"
"А.И. почему-то забыл назвать имя их главного организатора и руководителя"
Советую почитать другие источники.
"с помпой проехавшись из Владивостока в Москву в шикарном пульмане, оплаченном Би-би-си"
"А.И. почему-то забыл назвать имя их главного организатора и руководителя"
Советую почитать другие источники.
\\Насчет первого текста ничего не скажу
то есть, согласен?
\\Второй - натянуто за уши.
Если не заметил, то там есть пересечение и с первым
Кстати, разу уж утверждаешь такое- разверни, где конкретно, что там неверно.
\\Советую почитать другие источники. .
это какие же?
то есть, согласен?
\\Второй - натянуто за уши.
Если не заметил, то там есть пересечение и с первым
Кстати, разу уж утверждаешь такое- разверни, где конкретно, что там неверно.
\\Советую почитать другие источники. .
это какие же?
\\Насчет первого текста ничего не скажу
то есть, согласен?
Нет. Слишком спорно, тут нечего комментировать.
По поводу второго отрывка - если считать, что автор пытался окунуть Солженицына в дерьмо как можно глубже, то это ему удалось.
Считать Солженицына пророком - ошибка. Считать его негодяем и американским агентом - тоже ошибка. Все сложнее.
\\Советую почитать другие источники. .
это какие же?
Например, Войновича.
Кем бы ни был Солженицын, его Архипелаг и "Один день" - редкий исторический источник об эпохе. Сейчас мы исследуем правительство царя Алексея Михайловича в основном по доносу Котошихина, редкого негодяя, перебежчика на сторону врага, продажного чиновника и алкоголика.
Александр Солженицын
ПОТЁМЩИКИ СВЕТА НЕ ИЩУТ
Вспыхнувшая вдруг необузданная клевета, запущенная во всеприемлющий Интернет, оттуда подхваченная зарубежными русскоязычными газетами, сегодня перекинувшаяся и в Россию, – а с другой стороны оставшиеся уже недолгие сроки моей жизни – заставляют меня ответить. Хотя: кто прочёл мои книги – всем их совокупным духовным уровнем, тоном и содержанием заранее защищены от прилипания таких клевет.
Новые нападчики не брезгуют никакой подделкой. Самые старые, негодные, не сработавшие нигде в мире и давно откинутые фальшивки, методически разработанные и слепленные против меня в КГБ за всю 30-летнюю травлю, – приобрели новую жизнь в новых руках. С марта 2003 началась единовременная атака на меня – с раздирающими “новостными” заголовками.
Из-за внезапной рьяности новых обличителей, при полной, однако, тождественности нынешней клеветы и гебистской, – приходится и мне вернуться к самым истокам той, прежней.
Систематическое оклеветание начали почти сразу после “Ивана Денисовича” (1962) – а уж тем более после захвата части моего архива в 1965. (Об этом – “Бодался телёнок...”1, глава “Подранок”, и дальше.) Для того служила бесподобная советская система “закрытых” пропагандистских лекций – какие для партактива, какие для совслужащих, – а вся вместе, по СССР, эта разветвлённая и бесперебойная система охватывала сотни тысяч, если не миллионы слушателей. Через эти лекции можно было внушать то, чего не решались в газетах, – и поди узнай, что там про тебя несут на этих закрытых лекциях, – лишь одиночные свидетельства достигали меня. Линии клеветы – перебирались и множились.
Первая ставка была, что Солженицын – еврей (на лекциях варьировалось – “Солженицер”, “Солженицкер” – и в дореволюционных архивах Московского университета майор Госбезопасности Благовидов выискивал данные на моего отца.
Но параллельно возникла, а вскоре и победила другая ставка: что я – изменник родине, что я был в немецком плену – нет-нет, и хуже: сдал с собой в плен целую батарею! что далее я стал немецким полицаем – нет, хуже: прямо служил в Гестапо! И вдруг весной 1964 (всего год от “Ивана Денисовича”) такое обвинение вырвалось на публичном заседании из глотки первого секретаря ВЛКСМ Павлова – и вынудило А.Т. Твардовского затребовать из Военной Коллегии Верховного Суда официальную справку о моей реабилитации – и зачитать её собранию вслух (“Телёнок”, гл. “На поверхности”, с. 92). И Павлов смолк, конечно не извинясь.
Однако “закрытая” травля не утихала, тем более усилилась с 1967, после моего резкого Письма съезду советских писателей, и еще острей после присуждения Нобелевской премии (1970). Да уж настолько я был непереносим для КГБ, что в 1971, 9 августа, в Новочеркасске, они прямо убивали меня уколом рицинина, три месяца пролежал я пластом в загадочных волдырях размером с блюдце (об этом – “Совершенно секретно”, 1992 г., ‹ 4; британская “Гардиан”, 20 апреля 1992; была затем и центральная телевизионная передача по 1-му каналу с участником покушения, раскаявшимся подполковником КГБ Б. А. Ивановым, чьи показания опубликованы в указанном выпуске “Совершенно секретно” и позже в “Телёнке”, с. 675 – 684).
При появлении “Архипелага” (декабрь 1973) травля взметнулась до визгливости. Тогда АПН принялось издавать для зарубежного распространения целые брошюры против меня, торговать тенденциозно отобранными извлечениями из прежних писем к моей бывшей жене Н.А. Решетовской. Её КГБ использовало как свою лучшую и верную помощницу – и с тех пор она неуклонно, настойчиво, на разных уровнях передёргов и лжи – мстила мне, кроме нескончаемых интервью – ещё в шести или даже семи книгах – исторический рекорд для покинутой жены писателя! Начала действовать – через приставленного к ней доброжелателя из возглавителей АПН, Константина Семёнова (за которого вышла замуж сразу после моей высылки в 1974). Едва появившийся в 1973 году “Архипелаг” Решетовская с лёгкостью назвала (в интервью “Фигаро”, февраль 1974) недостоверным “сборищем лагерного фольклора”.
Сразу после “Архипелага” КГБ привлекло для международных интервью и моего однодельца Н.Д. Виткевича (мы с ним сели за нашу перефотографированную цензурой переписку 1944 года, насквозь антисталинскую) – и вот, восстановленный в компартии, он перекладывал вину на меня (“Телёнок”, с. 665 – 666) и по западному радио заявлял, что никаких таких ужасов в Гулаге не происходило. Тут прибегли к такому разительному доводу (и его подхватили сейчас, в травле 2003 года!): что Виткевич был присуждён к 10 годам лагерей, – то была стандартная выпечка фронтового трибунала, но не было ему добавочного привеска, а я, по ОСО, получил – лишь 8 лет лагерей, – но умалчивали, что – с добавкой вечной ссылки. (Нынешние старатели идут ещё дальше: мол, Виткевич 10 лет махал кайлом на Воркуте, в то время как Солженицын отсиживался на шарашке, – Виткевич же прибыл на ту же Марфинскую шарашку осенью 1948 и оставался на ней и после того, как меня оттуда услали в 1950 в Особые лагеря Степлага. Всего он отсидел, при зачётах, – 9 лет, я, со ссылкой, – 11.)
После моего изгнания с Родины в 1974 – клеветническая кампания против меня продолжалась, АПН распространяло на весь мир на разных языках изданную ими первую книгу Решетовской “В споре со временем”, 1975, где уже было нагорожено на меня много разной мстительной лжи. (Председатель правления АПН И. Удальцов докладывал в ЦК КПСС: “Рукопись воспоминаний Н. Решетовской подготовлена к печати издательством АПН совместно с КГБ при СМ СССР. Представляется, что выход на Западе… может послужить определённой контрмерой”2.) Решетовская легко бралась истолковывать всю мою жизнь и свидетельствовать даже о моих школьных годах, о которых не знала ничего, даже о моей ссыльной жизни, будто была её соучастницей, а не покинула меня, выйдя замуж, когда я был ещё в Особлаге, потом в ссылке, душимый раком. – Тут Виткевич снова выступал по западному радио, тут прижало КГБ и моего школьного друга Кирилла Симоняна, хирурга, заставило его написать лживую брошюру обо мне.
И наконец издали в СССР отдельную книгу чехословацкого порученца Томаша Ржезача “Спираль измены Солженицына” (М.: Прогресс, 1978). Предназначалась она не для всех советских читателей, а для благонадёжных, распространялась избранно. Председатель КГБ Андропов писал 10 августа 1978 министру внутренних дел Чехословацкой Соцреспублики Яромиру Обзине: “Выход в свет данного издания явился результатом добросовестного труда автора и настойчивой совместной работы с ним сотрудников 10 Управления МВД ЧССР и 5 Управления КГБ СССР. Выражая глубокое удовлетворение… Комитет считал бы целесообразным наградить Начальника 10 Управления МВД ЧССР генерал-майора В. Старека [и еще шестерых чехословацких разведчиков и оперработников]… принимавших наиболее активное участие в проведении указанного мероприятия”3. Сам Ржезач в предисловии сердечно благодарит Н. Решетовскую (её книга “мне служила своего рода справочником” Виткевича, Симоняна и ещё нескольких “согласившихся дать интервью”. Но, пожалуй, этим списком не удивишь, уже все они и до Ржезача выступили против меня, – так черпать из своих “личных впечатлений”! Оказывается, сам Ржезач “принадлежал к узкому кругу друзей Солженицына”, – вот это находка! – и вдоль всей книги ссылается на “беседы и встречи” со мной, – а не только никогда мы с ним не сказали ни единого слова, но вообще не были знакомы, не встречались ни разу.
Кто ж такой этот Ржезач? Сын чешской писательской пары, журналист, в 1968 засланный в среду чешской эмиграции в Западной Европе, жил в Швейцарии, как вдруг в 1975 исчез – и вынырнул в Праге, понося соотечественников-эмигрантов по пражскому радио. В том же году он “предпринял туристскую поездку в Советский Союз с книгой Решетовской в кармане”, имея задание состряпать разоблачительный опус против меня (и моих родителей, и моих дедов главное же – против “Архипелага”. Лубянка, пишет Ржезач, справедлива, добра, даже чутка, её следователи – “почтенные люди”, – и “разве можно утаить пытку целых тысяч или полное исчезновение десятков тысяч людей? Нет, это невозможно”.
Итак, вместе с КГБ они славно потрудились. Каков же этот Солженицын? – Ясно, каков: с самого детства – трус; честолюбец; предатель; антисемит. – (Тут, “со слов Симоняна”, очень кстати басня об “антисемитском” происхождении моего школьного шрама на лбу, – об этом в “Зёрнышке”, глава “Сквозь чад”4, басня эта потом разрабатывалась и в других гебистских публикациях.) – Нарочно подстроил собственный арест с фронта в конце войны. Старался засадить в тюрьму друзей и знакомых (но МГБ, из доброты и гуманности, никого не посадило и даже не допросило). Весь лагерный срок ретивый стукач. – (И опять со ссылкой на Симоняна – несусветная дичь про “52 тетрадных страницы неподражаемо мелким почерком”, якобы написанные весной 1952 в каторжном Экибастузском лагере – ещё взроенном нашим недавним мятежом, и сразу после моей раковой операции – с единственной целью опорочить Симоняна. Да где ж та тетрадь? приведите же эти нигде, никогда, никем, в том числе и Ржезачем, ни словом не цитированные 52 страницы! – И эту грубую дичь усердно пробуют повторить и теперь, спустя четверть столетия.) – Ну а книги Солженицына? – Все написаны из злобы и честолюбия. Лицемер. Лжец. Подлым приёмом уклонился от поездки за Нобелевской премией. Хитрым манёвром вынудил КГБ захватить спрятанный “Архипелаг” – и так заставил выслать себя из Советского Союза.
Это, конечно, не все, не все результаты “совместной работы”, но – основные. С тех пор все мои клеймители просто черпают из этой книги, либо списывают друг у друга, никто ещё не вышел за изготовленную специалистами КГБ “спираль измены”.
Впрочем, незадолго до смерти своей в 1977, попытался вырваться из неё Кирилл Симонян. Я рад, что меня достигло его предсмертное покаяние, записанное коллегой-врачом, Д.А. Черняховским: “Расценивайте это как исповедь человека, который скоро умрёт и хотел бы, чтобы его покаяние в конце концов достигло друга, которого он предал”. Со слов Кирилла Д.А.Ч. писал: “С детства у К.С. стали проявляться некоторые психобиологические особенности, связанные с половым выбором. Уже будучи врачом, он пережил в связи с этим неприятности, угрожавшие его карьере. Когда к К.С. пришли “вежливые люди”, он в первый момент испытал леденящий ужас, но потом с облегчением понял, что, хотя они могут мгновенно сломать жизнь, превратив из доктора наук “в никому не нужное дерьмо”, их цель иная: “опять Солженицын”. Они были осведомлены, говорили какие-то правдоподобные вещи. Неожиданно для себя К.С. почувствовал какой-то подъём и благодарность, – “да, благодарность за подаренную жизнь врача”. Написал “какую-то пакость для распространения за рубежом”. Писал в странном подъёме, “в дурмане”… Рассказал, как в больницу приезжал Ржезач – “мразь, кагебешник, говно. Играл с ним в постыдные игры”, – именно так выразился К.С. Потом “дурман рассеялся, спохватился и хоть в петлю”5.
Само собой работало КГБ и над изготовлением фальшивых документов, якобы моим почерком (у их графологического отдела на столе лежало всё множество моих писем к Решетовской).
Сперва – это была издуманная моя “переписка” с издателем эмигрантского белогвардейского журнала “Часовой” В.В. Ореховым в Брюсселе: от моего имени звали его приехать на “встречу” со мной в Прагу – тут захватить и состряпать попытку “белогвардейских контактов” (это всплыло лишь после моей высылки и разоблачено в журнале “Time”, 27 мая 1974, приведены там образцы и почерка моего, и гебистских подделок; см. также “Зёрнышко”, гл. “Без прикрепы”6).
В 1976 – покрепче: якобы “донос” мой в оперчасть Экибастузского лагеря о подготовке мятежа украинцами. (Не могли же гебисты не использовать такого соблазна, собственной моей подачи о вербовке!) Я уже писал в “Сквозь чад”:
“В “Архипелаге”, и не только в нём, я не щадил себя, и все раскаяния, какие прошли через мою душу, – все и на бумаге… В этом ряду я не поколебался изложить историю, как вербовали меня в лагерные стукачи и присвоили кличку, хотя я ни разу этой кличкой не воспользовался и ни одного донесения никогда не подал7. Я и нечестным считал об этом бы умолчать, а написать – интересным, имея в виду множественность подобных вербовок, даже и на воле. Я цель имел во всей книге, во всех моих книгах показать: что можно из человека сделать. Показать, что линия между Добром и Злом постоянно перемещается по человеческому сердцу. А у ЦК и КГБ не только этого уровня понимания нет и не было, но даже нет простого образумления: с чем можно высунуться, не влипнув (как моя “переписка” с Ореховым, или как грубая их подделка “доноса” 1952 года). У КГБ если что и красное – то пальцы, то руки по локоть, отнюдь не щёки”.
Как прочли, стало быть, “Архипелаг” – так и принялись за изготовление. Да в самом главном месте фальшивки – провальный для гебистов просчёт: “донос” на украинцев пометили 20 января 1952, цитируют “сегодняшние” якобы разговоры с украинцами-зэками и их “завтрашние” планы, но упустили, что ещё 6 января все до одного украинцы были переведены в отдельный украинский лагпункт, наглухо отделённый от нашего, – и на их лагпункте вообще никакого мятежа в январе не было, а к стихийному мятежу российского лагпункта 22 января – не имели они касательства, не участвовали и близко. (Хотя и об этом в “Архипелаге” написано: Часть V, гл. 11, – но недоглядели специалисты, а сами недомыслили.) Наряду с этим – и другие промахи, для профессионалов постыдные.
Эта старая фальшивка увешана такими подробностями… Я получил её копию в мае 1976 от видного швейцарского журналиста Петера Холенштейна: что вот ему представили такой документ и он хочет знать моё мнение о нём. Я был тогда в Калифорнии, работал в Гуверовском институте – и тут же передал факсимиле фальшивки в “Los Angeles Times”, сопроводив своим опровержением (напечатано там 24 мая 1976; см. также “Зёрнышко”, гл. “В Пяти ручьях” и приложение 188). В дальнейшей переписке, которую я храню, Холенштейн сообщил, что в Москве и Восточной Германии якобы существует целое собрание таких подделок, на основе которых некий автор [Франк Арнау] готовит книгу: “Борода снята – разоблачение А.С.”. Он предложил Холенштейну 25 тысяч швейцарских франков за соучастие в публикации. Холенштейн отказался: “У меня возникли самые серьёзные сомнения в подлинности документов. Я предполагал, что всё это представляет собой сознательно направляемое нападение на Вас… в связи с появлением “Архипелага”. Я предложил провести экспертизу со сравнением почерка, но автор на это не согласился. Он сказал, что письма стопроцентно написаны С.”. Отчего же не согласился, раз так уверен?
На том дело, казалось, и заглохло. Не осилив книгу, Арнау напечатал всё ту же единственную фальшивку в социалистическом журнале, в Гамбурге, но она также не получила никакого движения.
И ещё была попытка. В 1990 в СССР “Военно-исторический журнал”, в ответ на возвращение мне гражданства, начал печатать “воспоминания бывшего власовца” Л.А. Самутина (‹‹ 9–11) – того самого, у кого в 1973 гебисты взяли вовремя не уничтоженный (втайне от меня) экземпляр “Архипелага”. Тогда его возмущённая вдова потребовала от журнала под угрозой суда – прекратить печатание, ибо эти вынужденные “мемуары” на её глазах писались по требованию и под прямую диктовку гебистов. И тогдашний журнал (редактор генерал Филатов) – отступил, прекратил печатанье, но в ярости напечатал в № 12 ту же “экибастузскую” фальшивку, – и снова беспоследственно.
Но вот – воцарилась на Руси и в окрестностях безграничная свобода для каждого лгать что угодно, – и нынешние энтузиасты рвутся чуть ли не жарче прежних гебистов: теперь, спустя 27 лет, ту старую фальшивку, оживлённо преподносимую как сенсацию, подхватило нью-йоркское “Новое русское слово” (24.3.2003 киевские “Столичные новости” (1.4.2003 за ними эмигрантская украинская газета – кто со ссылками на Интернет, кто на разных авторов – а текст статьи всюду один, слово в слово, – и дальше и дальше раскатом, теперь уже неприкрыто сплетаясь у обвинителей с гневным раздражением моим недавним двухтомником “Двести лет вместе”. – Кто-то из читателей стал возражать – и что же сегодняшнее демократичнейшее “Новое русское слово”? Оно не побрезговало осведомиться о “подлинности документа” у генерала ГБ Филиппа Бобкова, бывшего начальника того самого 5-го (Идеологического) Управления КГБ, возглавителя всей тогдашней травли меня и правой руки Андропова. И Бобков, естественно, выразил, что “документ” очевидно вполне достоверен – а только, вот, не КГБ его распространяло. – А кто же мог?.. – Да “кто-то” самовольно нашёл в секретном архиве и распространил... И этим вздором дурачат сегодняшнего русскоязычного американского читателя! Как сомкнулись нынешние “правдоискатели” с ещё не отмершими дубами КГБ!
И с какой настойчивостью теперь вновь внедряется и втверживается аргумент от Ржезача и
М. Якубовича (единственного из старых зэков, кто согласился сотрудничать с ними против “Архипелага” что приведенный мною в “Архипелаге” эпизод моей вербовки в осведомители – несомненно имел стержневое продолжение сквозь всю мою лагерную жизнь. И хотя ни на шарашке Марфино, ни в Экибастузе не имеется тому ни единого свидетельства или факта, но доказательство ведут “от противного”: это не могло быть иначе! не могло быть, чтобы не…! Настаивают, что в Гулаге всякий “спецнаряд” должен иметь визу оперуполномоченного, иначе он не может состояться, – и стало быть при всех дальнейших перемещениях зэк не может “слезть с крючка”. – В пределах Гулага – может и так, только из лагерька на Калужской заставе меня перемещали не внутригулаговским “спецнарядом”, меня “распоряжением министра внутренних дел” выдернули вне системы Гулага – в Отдел Спецтехники МВД, куда собирали специалистов из лагерей, – и поражённое начальство уже через два часа отправило меня прочь из лагерной зоны – в Бутырки.
Моя душа совершенно чиста. Ни от моих односидчиков на шарашке (ни, кстати, и от Виткевича, там же сидевшего ни в Особлаге – я никогда не встречал обиды, упрёка или подозрения, но только полное, неизменное доверие – как и в грозные годы Экибастузского лагеря (1951 – 1952 когда стукачи валом валили спасаться за каменными стенами у начальства, а бригадиры бежали со своих должностей, ставших опасными, – я же, по просьбе моих товарищей из Мехмастерских, перешёл с каменщика в их бригадиры, и оставался им до исчерпания нашего мятежа в январе 1952 года.
Но вот сейчас явно избрано: опорочить меня как личность, заляпать, растоптать само моё имя. (А с таимой надеждой – и саму будущую жизнь моих книг?)
Этот приём выпукло проявился при первом же перебросе газетной кампании на территорию России – в развязнейших ухватках и брани журналиста “Московского комсомольца” (сентябрь 2003) по адресу книги “Двести лет вместе” и её автора. Дейч грубо искажает главу из моей книги об участии евреев в войне. Именно в противовес расхожему представлению, что многие евреи уклонялись от армии, – я добыл и впервые привёл никогда прежде не публиковавшиеся архивные данные Министерства обороны, из которых следует, что число евреев в Красной армии в годы Великой Отечественной войны было пропорционально численности еврейского населения, то есть пропорция соответствует средней по стране (Часть II, с. 363–364). Но Дейч без оглядки идёт и на подделку цитат (сносок нигде не даёт, ищи, читатель, где хочешь, а ещё лучше – не ищи, поверь Дейчу). Впаривает мне выражения типа “ленинско-еврейская революция”. Смеет обсуждать воровскую публикацию – с её сквозным хулиганским изгаженьем и грязной фальсификацией – выкраденных моих черновиков 40-летней давности. Ему вторит “Эхо Москвы”: “пусть ответит общественности!” На что отвечать? На вашу непристойную готовность перекупать краденое? Какое уродливое правосознание, какое искажение норм литературного поведения.
Отвечаю я – за свою книгу, а не за то, как её потрошат и выворачивают.
Но пойдёт в захват и такое: а почему Солженицын о своём военном прошлом не пишет “практически ничего”, “эту тему старательно избегает”? – А это – блудливый журналист избегает читать мои книги. В полдюжине разных изданий напечатаны “Желябугские выселки”, из боёв под Орлом; “Адлиг Швенкиттен”, о боях в Восточной Пруссии; о выводе моей батареи из окружения в ту ночь мог бы прочесть в “Зёрнышке”; уже четыре года как опубликована и самая ранняя моя лагерная повесть “Дороженька”, где немало и о военных моих путях9.
Да раньше того: при самом начале войны Солженицын “в добровольцы почему-то не записался”. А я – как раз-то и ходил в военкомат, и не раз, добивался, – но мне как “ограниченно годному в военное время” по здоровью велели ждать мобилизации. Из тылового же конского обоза, куда меня тогда определили, я сверхусильным напором добился перевода в артиллерию (о том – повесть “Люби революцию”10, и она тоже незнакома пронырливому дознавателю?).
Но что нашему эксперту точно известно: “На передовой Солженицын никогда не был. Он командовал батареей звуковой разведки, которая располагалась...” – где бы, вы думали? – даже и “в 5-м эшелоне”. Хоть где-нибудь и своими мозгами поработал бы Дейч. Для того чтобы мембранные звукоприёмники воспринимали бы выстрелы даже отдалённых пушек, а тем более и слабые звуки миномётов – они должны дугой располагаться от переднего края нашей пехоты – обычно в двух, но не далее трёх километров. И чтобы первым услышать дошедший звук выстрела – и по нему включить записывающий центральный аппарат – “Предупредитель” (наблюдательный пункт) батареи должен находиться на уровне пехотных окопов, а чуть зазевайся – звукоприёмники уже могут пропустить сигнал.
Дальше спешит на подмогу коллега (В. Каджая): два своих ордена Солженицын получил “когда после двух битв и побед в них награды раздавались всем подряд”, – подряд! квалифицированное же знание. С какой тыловой надутостью махом оскорбляет всех награждённых.
А получил я эти два ордена за успешную засечку и корректуру подавления огневых точек противника в битве под Орлом и в прорыве под Рогачёвом. За успешный же вывод батареи из окружения 27 января 1945 в Пруссии я был представлен и к ордену Красного Знамени, как ещё несколько наших бригадных офицеров, – но 9 февраля настиг меня арест – и меня успели вычеркнуть из наградного списка.
Обсудили военную тему – возвращайся журналист опять же к лагерной: в лагере (на Калужской заставе) был “завпроизводством”! – да был я им меньше недели, сам же и рассказал в самонасмешку, – и отправлен в бригаду маляров (“Архипелаг”, Ч. III, гл. 9). И в Экибастузе ни единого дня не был я “нормировщиком”, как теперь хором лепят заточенные перья, – но больше года – каменщиком (и изрядно научился, и выкладывал фигурную кладку а после короткого бригадирства – год литейщиком.
Но нашлась и новая тема для разоблачения – пожалуй, единственная, какой не было у Ржезача: моя раковая болезнь и излечение от неё. Пока ещё в заатлантической газете – но скоро жди и в российской: и злокачественной опухоли не было! и операции не было! и тем более не было и даже не могло быть метастазов. (И только надо удивляться этим ташкентским долдонам-онкологам, что они два года кряду лечили меня и закатали мне рентгена 22 тысячи R – и всё “ни от чего”.)
До сих пор я не разоблачён, кажется, только в одном: что и физмата – не кончал, и университетский диплом – подделка.
И остаётся догадываться: почему же вдруг оживились и гебистские фальшивки 70-х годов, и клевета на лагерные годы мои с 40-х на 50-е, и годы войны, и юности, – почему на всё это дружно кинулись и за океаном и у нас – именно с начала 2003 года?..
8 октября 2003
ПОТЁМЩИКИ СВЕТА НЕ ИЩУТ
Вспыхнувшая вдруг необузданная клевета, запущенная во всеприемлющий Интернет, оттуда подхваченная зарубежными русскоязычными газетами, сегодня перекинувшаяся и в Россию, – а с другой стороны оставшиеся уже недолгие сроки моей жизни – заставляют меня ответить. Хотя: кто прочёл мои книги – всем их совокупным духовным уровнем, тоном и содержанием заранее защищены от прилипания таких клевет.
Новые нападчики не брезгуют никакой подделкой. Самые старые, негодные, не сработавшие нигде в мире и давно откинутые фальшивки, методически разработанные и слепленные против меня в КГБ за всю 30-летнюю травлю, – приобрели новую жизнь в новых руках. С марта 2003 началась единовременная атака на меня – с раздирающими “новостными” заголовками.
Из-за внезапной рьяности новых обличителей, при полной, однако, тождественности нынешней клеветы и гебистской, – приходится и мне вернуться к самым истокам той, прежней.
Систематическое оклеветание начали почти сразу после “Ивана Денисовича” (1962) – а уж тем более после захвата части моего архива в 1965. (Об этом – “Бодался телёнок...”1, глава “Подранок”, и дальше.) Для того служила бесподобная советская система “закрытых” пропагандистских лекций – какие для партактива, какие для совслужащих, – а вся вместе, по СССР, эта разветвлённая и бесперебойная система охватывала сотни тысяч, если не миллионы слушателей. Через эти лекции можно было внушать то, чего не решались в газетах, – и поди узнай, что там про тебя несут на этих закрытых лекциях, – лишь одиночные свидетельства достигали меня. Линии клеветы – перебирались и множились.
Первая ставка была, что Солженицын – еврей (на лекциях варьировалось – “Солженицер”, “Солженицкер” – и в дореволюционных архивах Московского университета майор Госбезопасности Благовидов выискивал данные на моего отца.
Но параллельно возникла, а вскоре и победила другая ставка: что я – изменник родине, что я был в немецком плену – нет-нет, и хуже: сдал с собой в плен целую батарею! что далее я стал немецким полицаем – нет, хуже: прямо служил в Гестапо! И вдруг весной 1964 (всего год от “Ивана Денисовича”) такое обвинение вырвалось на публичном заседании из глотки первого секретаря ВЛКСМ Павлова – и вынудило А.Т. Твардовского затребовать из Военной Коллегии Верховного Суда официальную справку о моей реабилитации – и зачитать её собранию вслух (“Телёнок”, гл. “На поверхности”, с. 92). И Павлов смолк, конечно не извинясь.
Однако “закрытая” травля не утихала, тем более усилилась с 1967, после моего резкого Письма съезду советских писателей, и еще острей после присуждения Нобелевской премии (1970). Да уж настолько я был непереносим для КГБ, что в 1971, 9 августа, в Новочеркасске, они прямо убивали меня уколом рицинина, три месяца пролежал я пластом в загадочных волдырях размером с блюдце (об этом – “Совершенно секретно”, 1992 г., ‹ 4; британская “Гардиан”, 20 апреля 1992; была затем и центральная телевизионная передача по 1-му каналу с участником покушения, раскаявшимся подполковником КГБ Б. А. Ивановым, чьи показания опубликованы в указанном выпуске “Совершенно секретно” и позже в “Телёнке”, с. 675 – 684).
При появлении “Архипелага” (декабрь 1973) травля взметнулась до визгливости. Тогда АПН принялось издавать для зарубежного распространения целые брошюры против меня, торговать тенденциозно отобранными извлечениями из прежних писем к моей бывшей жене Н.А. Решетовской. Её КГБ использовало как свою лучшую и верную помощницу – и с тех пор она неуклонно, настойчиво, на разных уровнях передёргов и лжи – мстила мне, кроме нескончаемых интервью – ещё в шести или даже семи книгах – исторический рекорд для покинутой жены писателя! Начала действовать – через приставленного к ней доброжелателя из возглавителей АПН, Константина Семёнова (за которого вышла замуж сразу после моей высылки в 1974). Едва появившийся в 1973 году “Архипелаг” Решетовская с лёгкостью назвала (в интервью “Фигаро”, февраль 1974) недостоверным “сборищем лагерного фольклора”.
Сразу после “Архипелага” КГБ привлекло для международных интервью и моего однодельца Н.Д. Виткевича (мы с ним сели за нашу перефотографированную цензурой переписку 1944 года, насквозь антисталинскую) – и вот, восстановленный в компартии, он перекладывал вину на меня (“Телёнок”, с. 665 – 666) и по западному радио заявлял, что никаких таких ужасов в Гулаге не происходило. Тут прибегли к такому разительному доводу (и его подхватили сейчас, в травле 2003 года!): что Виткевич был присуждён к 10 годам лагерей, – то была стандартная выпечка фронтового трибунала, но не было ему добавочного привеска, а я, по ОСО, получил – лишь 8 лет лагерей, – но умалчивали, что – с добавкой вечной ссылки. (Нынешние старатели идут ещё дальше: мол, Виткевич 10 лет махал кайлом на Воркуте, в то время как Солженицын отсиживался на шарашке, – Виткевич же прибыл на ту же Марфинскую шарашку осенью 1948 и оставался на ней и после того, как меня оттуда услали в 1950 в Особые лагеря Степлага. Всего он отсидел, при зачётах, – 9 лет, я, со ссылкой, – 11.)
После моего изгнания с Родины в 1974 – клеветническая кампания против меня продолжалась, АПН распространяло на весь мир на разных языках изданную ими первую книгу Решетовской “В споре со временем”, 1975, где уже было нагорожено на меня много разной мстительной лжи. (Председатель правления АПН И. Удальцов докладывал в ЦК КПСС: “Рукопись воспоминаний Н. Решетовской подготовлена к печати издательством АПН совместно с КГБ при СМ СССР. Представляется, что выход на Западе… может послужить определённой контрмерой”2.) Решетовская легко бралась истолковывать всю мою жизнь и свидетельствовать даже о моих школьных годах, о которых не знала ничего, даже о моей ссыльной жизни, будто была её соучастницей, а не покинула меня, выйдя замуж, когда я был ещё в Особлаге, потом в ссылке, душимый раком. – Тут Виткевич снова выступал по западному радио, тут прижало КГБ и моего школьного друга Кирилла Симоняна, хирурга, заставило его написать лживую брошюру обо мне.
И наконец издали в СССР отдельную книгу чехословацкого порученца Томаша Ржезача “Спираль измены Солженицына” (М.: Прогресс, 1978). Предназначалась она не для всех советских читателей, а для благонадёжных, распространялась избранно. Председатель КГБ Андропов писал 10 августа 1978 министру внутренних дел Чехословацкой Соцреспублики Яромиру Обзине: “Выход в свет данного издания явился результатом добросовестного труда автора и настойчивой совместной работы с ним сотрудников 10 Управления МВД ЧССР и 5 Управления КГБ СССР. Выражая глубокое удовлетворение… Комитет считал бы целесообразным наградить Начальника 10 Управления МВД ЧССР генерал-майора В. Старека [и еще шестерых чехословацких разведчиков и оперработников]… принимавших наиболее активное участие в проведении указанного мероприятия”3. Сам Ржезач в предисловии сердечно благодарит Н. Решетовскую (её книга “мне служила своего рода справочником” Виткевича, Симоняна и ещё нескольких “согласившихся дать интервью”. Но, пожалуй, этим списком не удивишь, уже все они и до Ржезача выступили против меня, – так черпать из своих “личных впечатлений”! Оказывается, сам Ржезач “принадлежал к узкому кругу друзей Солженицына”, – вот это находка! – и вдоль всей книги ссылается на “беседы и встречи” со мной, – а не только никогда мы с ним не сказали ни единого слова, но вообще не были знакомы, не встречались ни разу.
Кто ж такой этот Ржезач? Сын чешской писательской пары, журналист, в 1968 засланный в среду чешской эмиграции в Западной Европе, жил в Швейцарии, как вдруг в 1975 исчез – и вынырнул в Праге, понося соотечественников-эмигрантов по пражскому радио. В том же году он “предпринял туристскую поездку в Советский Союз с книгой Решетовской в кармане”, имея задание состряпать разоблачительный опус против меня (и моих родителей, и моих дедов главное же – против “Архипелага”. Лубянка, пишет Ржезач, справедлива, добра, даже чутка, её следователи – “почтенные люди”, – и “разве можно утаить пытку целых тысяч или полное исчезновение десятков тысяч людей? Нет, это невозможно”.
Итак, вместе с КГБ они славно потрудились. Каков же этот Солженицын? – Ясно, каков: с самого детства – трус; честолюбец; предатель; антисемит. – (Тут, “со слов Симоняна”, очень кстати басня об “антисемитском” происхождении моего школьного шрама на лбу, – об этом в “Зёрнышке”, глава “Сквозь чад”4, басня эта потом разрабатывалась и в других гебистских публикациях.) – Нарочно подстроил собственный арест с фронта в конце войны. Старался засадить в тюрьму друзей и знакомых (но МГБ, из доброты и гуманности, никого не посадило и даже не допросило). Весь лагерный срок ретивый стукач. – (И опять со ссылкой на Симоняна – несусветная дичь про “52 тетрадных страницы неподражаемо мелким почерком”, якобы написанные весной 1952 в каторжном Экибастузском лагере – ещё взроенном нашим недавним мятежом, и сразу после моей раковой операции – с единственной целью опорочить Симоняна. Да где ж та тетрадь? приведите же эти нигде, никогда, никем, в том числе и Ржезачем, ни словом не цитированные 52 страницы! – И эту грубую дичь усердно пробуют повторить и теперь, спустя четверть столетия.) – Ну а книги Солженицына? – Все написаны из злобы и честолюбия. Лицемер. Лжец. Подлым приёмом уклонился от поездки за Нобелевской премией. Хитрым манёвром вынудил КГБ захватить спрятанный “Архипелаг” – и так заставил выслать себя из Советского Союза.
Это, конечно, не все, не все результаты “совместной работы”, но – основные. С тех пор все мои клеймители просто черпают из этой книги, либо списывают друг у друга, никто ещё не вышел за изготовленную специалистами КГБ “спираль измены”.
Впрочем, незадолго до смерти своей в 1977, попытался вырваться из неё Кирилл Симонян. Я рад, что меня достигло его предсмертное покаяние, записанное коллегой-врачом, Д.А. Черняховским: “Расценивайте это как исповедь человека, который скоро умрёт и хотел бы, чтобы его покаяние в конце концов достигло друга, которого он предал”. Со слов Кирилла Д.А.Ч. писал: “С детства у К.С. стали проявляться некоторые психобиологические особенности, связанные с половым выбором. Уже будучи врачом, он пережил в связи с этим неприятности, угрожавшие его карьере. Когда к К.С. пришли “вежливые люди”, он в первый момент испытал леденящий ужас, но потом с облегчением понял, что, хотя они могут мгновенно сломать жизнь, превратив из доктора наук “в никому не нужное дерьмо”, их цель иная: “опять Солженицын”. Они были осведомлены, говорили какие-то правдоподобные вещи. Неожиданно для себя К.С. почувствовал какой-то подъём и благодарность, – “да, благодарность за подаренную жизнь врача”. Написал “какую-то пакость для распространения за рубежом”. Писал в странном подъёме, “в дурмане”… Рассказал, как в больницу приезжал Ржезач – “мразь, кагебешник, говно. Играл с ним в постыдные игры”, – именно так выразился К.С. Потом “дурман рассеялся, спохватился и хоть в петлю”5.
Само собой работало КГБ и над изготовлением фальшивых документов, якобы моим почерком (у их графологического отдела на столе лежало всё множество моих писем к Решетовской).
Сперва – это была издуманная моя “переписка” с издателем эмигрантского белогвардейского журнала “Часовой” В.В. Ореховым в Брюсселе: от моего имени звали его приехать на “встречу” со мной в Прагу – тут захватить и состряпать попытку “белогвардейских контактов” (это всплыло лишь после моей высылки и разоблачено в журнале “Time”, 27 мая 1974, приведены там образцы и почерка моего, и гебистских подделок; см. также “Зёрнышко”, гл. “Без прикрепы”6).
В 1976 – покрепче: якобы “донос” мой в оперчасть Экибастузского лагеря о подготовке мятежа украинцами. (Не могли же гебисты не использовать такого соблазна, собственной моей подачи о вербовке!) Я уже писал в “Сквозь чад”:
“В “Архипелаге”, и не только в нём, я не щадил себя, и все раскаяния, какие прошли через мою душу, – все и на бумаге… В этом ряду я не поколебался изложить историю, как вербовали меня в лагерные стукачи и присвоили кличку, хотя я ни разу этой кличкой не воспользовался и ни одного донесения никогда не подал7. Я и нечестным считал об этом бы умолчать, а написать – интересным, имея в виду множественность подобных вербовок, даже и на воле. Я цель имел во всей книге, во всех моих книгах показать: что можно из человека сделать. Показать, что линия между Добром и Злом постоянно перемещается по человеческому сердцу. А у ЦК и КГБ не только этого уровня понимания нет и не было, но даже нет простого образумления: с чем можно высунуться, не влипнув (как моя “переписка” с Ореховым, или как грубая их подделка “доноса” 1952 года). У КГБ если что и красное – то пальцы, то руки по локоть, отнюдь не щёки”.
Как прочли, стало быть, “Архипелаг” – так и принялись за изготовление. Да в самом главном месте фальшивки – провальный для гебистов просчёт: “донос” на украинцев пометили 20 января 1952, цитируют “сегодняшние” якобы разговоры с украинцами-зэками и их “завтрашние” планы, но упустили, что ещё 6 января все до одного украинцы были переведены в отдельный украинский лагпункт, наглухо отделённый от нашего, – и на их лагпункте вообще никакого мятежа в январе не было, а к стихийному мятежу российского лагпункта 22 января – не имели они касательства, не участвовали и близко. (Хотя и об этом в “Архипелаге” написано: Часть V, гл. 11, – но недоглядели специалисты, а сами недомыслили.) Наряду с этим – и другие промахи, для профессионалов постыдные.
Эта старая фальшивка увешана такими подробностями… Я получил её копию в мае 1976 от видного швейцарского журналиста Петера Холенштейна: что вот ему представили такой документ и он хочет знать моё мнение о нём. Я был тогда в Калифорнии, работал в Гуверовском институте – и тут же передал факсимиле фальшивки в “Los Angeles Times”, сопроводив своим опровержением (напечатано там 24 мая 1976; см. также “Зёрнышко”, гл. “В Пяти ручьях” и приложение 188). В дальнейшей переписке, которую я храню, Холенштейн сообщил, что в Москве и Восточной Германии якобы существует целое собрание таких подделок, на основе которых некий автор [Франк Арнау] готовит книгу: “Борода снята – разоблачение А.С.”. Он предложил Холенштейну 25 тысяч швейцарских франков за соучастие в публикации. Холенштейн отказался: “У меня возникли самые серьёзные сомнения в подлинности документов. Я предполагал, что всё это представляет собой сознательно направляемое нападение на Вас… в связи с появлением “Архипелага”. Я предложил провести экспертизу со сравнением почерка, но автор на это не согласился. Он сказал, что письма стопроцентно написаны С.”. Отчего же не согласился, раз так уверен?
На том дело, казалось, и заглохло. Не осилив книгу, Арнау напечатал всё ту же единственную фальшивку в социалистическом журнале, в Гамбурге, но она также не получила никакого движения.
И ещё была попытка. В 1990 в СССР “Военно-исторический журнал”, в ответ на возвращение мне гражданства, начал печатать “воспоминания бывшего власовца” Л.А. Самутина (‹‹ 9–11) – того самого, у кого в 1973 гебисты взяли вовремя не уничтоженный (втайне от меня) экземпляр “Архипелага”. Тогда его возмущённая вдова потребовала от журнала под угрозой суда – прекратить печатание, ибо эти вынужденные “мемуары” на её глазах писались по требованию и под прямую диктовку гебистов. И тогдашний журнал (редактор генерал Филатов) – отступил, прекратил печатанье, но в ярости напечатал в № 12 ту же “экибастузскую” фальшивку, – и снова беспоследственно.
Но вот – воцарилась на Руси и в окрестностях безграничная свобода для каждого лгать что угодно, – и нынешние энтузиасты рвутся чуть ли не жарче прежних гебистов: теперь, спустя 27 лет, ту старую фальшивку, оживлённо преподносимую как сенсацию, подхватило нью-йоркское “Новое русское слово” (24.3.2003 киевские “Столичные новости” (1.4.2003 за ними эмигрантская украинская газета – кто со ссылками на Интернет, кто на разных авторов – а текст статьи всюду один, слово в слово, – и дальше и дальше раскатом, теперь уже неприкрыто сплетаясь у обвинителей с гневным раздражением моим недавним двухтомником “Двести лет вместе”. – Кто-то из читателей стал возражать – и что же сегодняшнее демократичнейшее “Новое русское слово”? Оно не побрезговало осведомиться о “подлинности документа” у генерала ГБ Филиппа Бобкова, бывшего начальника того самого 5-го (Идеологического) Управления КГБ, возглавителя всей тогдашней травли меня и правой руки Андропова. И Бобков, естественно, выразил, что “документ” очевидно вполне достоверен – а только, вот, не КГБ его распространяло. – А кто же мог?.. – Да “кто-то” самовольно нашёл в секретном архиве и распространил... И этим вздором дурачат сегодняшнего русскоязычного американского читателя! Как сомкнулись нынешние “правдоискатели” с ещё не отмершими дубами КГБ!
И с какой настойчивостью теперь вновь внедряется и втверживается аргумент от Ржезача и
М. Якубовича (единственного из старых зэков, кто согласился сотрудничать с ними против “Архипелага” что приведенный мною в “Архипелаге” эпизод моей вербовки в осведомители – несомненно имел стержневое продолжение сквозь всю мою лагерную жизнь. И хотя ни на шарашке Марфино, ни в Экибастузе не имеется тому ни единого свидетельства или факта, но доказательство ведут “от противного”: это не могло быть иначе! не могло быть, чтобы не…! Настаивают, что в Гулаге всякий “спецнаряд” должен иметь визу оперуполномоченного, иначе он не может состояться, – и стало быть при всех дальнейших перемещениях зэк не может “слезть с крючка”. – В пределах Гулага – может и так, только из лагерька на Калужской заставе меня перемещали не внутригулаговским “спецнарядом”, меня “распоряжением министра внутренних дел” выдернули вне системы Гулага – в Отдел Спецтехники МВД, куда собирали специалистов из лагерей, – и поражённое начальство уже через два часа отправило меня прочь из лагерной зоны – в Бутырки.
Моя душа совершенно чиста. Ни от моих односидчиков на шарашке (ни, кстати, и от Виткевича, там же сидевшего ни в Особлаге – я никогда не встречал обиды, упрёка или подозрения, но только полное, неизменное доверие – как и в грозные годы Экибастузского лагеря (1951 – 1952 когда стукачи валом валили спасаться за каменными стенами у начальства, а бригадиры бежали со своих должностей, ставших опасными, – я же, по просьбе моих товарищей из Мехмастерских, перешёл с каменщика в их бригадиры, и оставался им до исчерпания нашего мятежа в январе 1952 года.
Но вот сейчас явно избрано: опорочить меня как личность, заляпать, растоптать само моё имя. (А с таимой надеждой – и саму будущую жизнь моих книг?)
Этот приём выпукло проявился при первом же перебросе газетной кампании на территорию России – в развязнейших ухватках и брани журналиста “Московского комсомольца” (сентябрь 2003) по адресу книги “Двести лет вместе” и её автора. Дейч грубо искажает главу из моей книги об участии евреев в войне. Именно в противовес расхожему представлению, что многие евреи уклонялись от армии, – я добыл и впервые привёл никогда прежде не публиковавшиеся архивные данные Министерства обороны, из которых следует, что число евреев в Красной армии в годы Великой Отечественной войны было пропорционально численности еврейского населения, то есть пропорция соответствует средней по стране (Часть II, с. 363–364). Но Дейч без оглядки идёт и на подделку цитат (сносок нигде не даёт, ищи, читатель, где хочешь, а ещё лучше – не ищи, поверь Дейчу). Впаривает мне выражения типа “ленинско-еврейская революция”. Смеет обсуждать воровскую публикацию – с её сквозным хулиганским изгаженьем и грязной фальсификацией – выкраденных моих черновиков 40-летней давности. Ему вторит “Эхо Москвы”: “пусть ответит общественности!” На что отвечать? На вашу непристойную готовность перекупать краденое? Какое уродливое правосознание, какое искажение норм литературного поведения.
Отвечаю я – за свою книгу, а не за то, как её потрошат и выворачивают.
Но пойдёт в захват и такое: а почему Солженицын о своём военном прошлом не пишет “практически ничего”, “эту тему старательно избегает”? – А это – блудливый журналист избегает читать мои книги. В полдюжине разных изданий напечатаны “Желябугские выселки”, из боёв под Орлом; “Адлиг Швенкиттен”, о боях в Восточной Пруссии; о выводе моей батареи из окружения в ту ночь мог бы прочесть в “Зёрнышке”; уже четыре года как опубликована и самая ранняя моя лагерная повесть “Дороженька”, где немало и о военных моих путях9.
Да раньше того: при самом начале войны Солженицын “в добровольцы почему-то не записался”. А я – как раз-то и ходил в военкомат, и не раз, добивался, – но мне как “ограниченно годному в военное время” по здоровью велели ждать мобилизации. Из тылового же конского обоза, куда меня тогда определили, я сверхусильным напором добился перевода в артиллерию (о том – повесть “Люби революцию”10, и она тоже незнакома пронырливому дознавателю?).
Но что нашему эксперту точно известно: “На передовой Солженицын никогда не был. Он командовал батареей звуковой разведки, которая располагалась...” – где бы, вы думали? – даже и “в 5-м эшелоне”. Хоть где-нибудь и своими мозгами поработал бы Дейч. Для того чтобы мембранные звукоприёмники воспринимали бы выстрелы даже отдалённых пушек, а тем более и слабые звуки миномётов – они должны дугой располагаться от переднего края нашей пехоты – обычно в двух, но не далее трёх километров. И чтобы первым услышать дошедший звук выстрела – и по нему включить записывающий центральный аппарат – “Предупредитель” (наблюдательный пункт) батареи должен находиться на уровне пехотных окопов, а чуть зазевайся – звукоприёмники уже могут пропустить сигнал.
Дальше спешит на подмогу коллега (В. Каджая): два своих ордена Солженицын получил “когда после двух битв и побед в них награды раздавались всем подряд”, – подряд! квалифицированное же знание. С какой тыловой надутостью махом оскорбляет всех награждённых.
А получил я эти два ордена за успешную засечку и корректуру подавления огневых точек противника в битве под Орлом и в прорыве под Рогачёвом. За успешный же вывод батареи из окружения 27 января 1945 в Пруссии я был представлен и к ордену Красного Знамени, как ещё несколько наших бригадных офицеров, – но 9 февраля настиг меня арест – и меня успели вычеркнуть из наградного списка.
Обсудили военную тему – возвращайся журналист опять же к лагерной: в лагере (на Калужской заставе) был “завпроизводством”! – да был я им меньше недели, сам же и рассказал в самонасмешку, – и отправлен в бригаду маляров (“Архипелаг”, Ч. III, гл. 9). И в Экибастузе ни единого дня не был я “нормировщиком”, как теперь хором лепят заточенные перья, – но больше года – каменщиком (и изрядно научился, и выкладывал фигурную кладку а после короткого бригадирства – год литейщиком.
Но нашлась и новая тема для разоблачения – пожалуй, единственная, какой не было у Ржезача: моя раковая болезнь и излечение от неё. Пока ещё в заатлантической газете – но скоро жди и в российской: и злокачественной опухоли не было! и операции не было! и тем более не было и даже не могло быть метастазов. (И только надо удивляться этим ташкентским долдонам-онкологам, что они два года кряду лечили меня и закатали мне рентгена 22 тысячи R – и всё “ни от чего”.)
До сих пор я не разоблачён, кажется, только в одном: что и физмата – не кончал, и университетский диплом – подделка.
И остаётся догадываться: почему же вдруг оживились и гебистские фальшивки 70-х годов, и клевета на лагерные годы мои с 40-х на 50-е, и годы войны, и юности, – почему на всё это дружно кинулись и за океаном и у нас – именно с начала 2003 года?..
8 октября 2003
Это всё с его слов.
Документы на бочку!
---
...Я работаю антинаучным аферистом...
Документы на бочку!
---
...Я работаю антинаучным аферистом...
Я извиняюсь, но с опухолью действительно полная херня. Это явная клевета.
\\Нет. Слишком спорно
Как бы то ни было, автор сам сиделец, и ему есть что сказать.
\\По поводу второго отрывка - если считать, что автор пытался окунуть Солженицына в
\\дерьмо как можно глубже, то это ему удалось.
исааковичу других можно а его не тронь?
\\Например, Войновича.
Вот это?
http://lib.ru/PROZA/WOJNOWICH/portret.txt
Портрет на фоне мифа
М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002.- 192 с. ISВN 5-04-010253-4
Так там второму тексту, что я привел совсем почти не противоречит.
или вот
ну и так далее....
Как бы то ни было, автор сам сиделец, и ему есть что сказать.
\\По поводу второго отрывка - если считать, что автор пытался окунуть Солженицына в
\\дерьмо как можно глубже, то это ему удалось.
исааковичу других можно а его не тронь?
\\Например, Войновича.
Вот это?
http://lib.ru/PROZA/WOJNOWICH/portret.txt
Портрет на фоне мифа
М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002.- 192 с. ISВN 5-04-010253-4
Так там второму тексту, что я привел совсем почти не противоречит.
Я продолжил чтение и, чем дальше, тем чаще морщился.
Арестованный в конце войны офицер Солженицын заставил пленного немца
(среди бесправных бесправнейшего) нести свой чемодан. Много лет спустя он
вспомнил об этом, написал и покаялся. Но меня удивило: как же не устыдился
тогда, немедленно, глядя, как несчастный немец тащит через силу его груз? И
если в других случаях я думал, что так, как он, поступить не мог бы, то
здесь сам для себя отметил, что так -- никогда не хотел бы. А когда он
предположил, что, сложись его судьба иначе, он и сам мог бы надеть на себя
кагэбэшную форму, я и тут знал, что это не про меня.
или вот
Характерное для автора отсутствие логики. Если вдохновение не "сшибает
с ног", то какой же рост в искусстве?
Но автор никакого противоречия в собственных словах не замечает.
Большое счастье так беззаветно любить самого себя,
ну и так далее....
\\По поводу второго отрывка - если считать, что автор пытался окунуть Солженицына в
\\дерьмо как можно глубже, то это ему удалось.
исааковичу других можно а его не тронь?
Заметь, кто первый начал.
ну и так далее....
Ну и что? Что ты хочешь сказать этими цитатами?
\\Заметь, кто первый начал
Некто начал поливать СССР, КГБ, потом других писателей... Зовут его А. И. Солженицын... Не сдыхал?
\\Ну и что? Что ты хочешь сказать этими цитатами?
Да так, просто первое что нашел, и что в духе приведенной мной второй статьи.
Вообще, если вычесть личный антисоветизм войновича, то он не сильно расходится со второй статьей
Некто начал поливать СССР, КГБ, потом других писателей... Зовут его А. И. Солженицын... Не сдыхал?
\\Ну и что? Что ты хочешь сказать этими цитатами?
Да так, просто первое что нашел, и что в духе приведенной мной второй статьи.
Вообще, если вычесть личный антисоветизм войновича, то он не сильно расходится со второй статьей
Вообще, если вычесть личный антисоветизм войновича, то он не сильно расходится со второй статьей
Вот тут ты не прав. Приведенные тобой статьи - это поливание грязью с передергиванием фактов. Войнович пишет более объективно, без навешивания ярлыков "гадкий мальчишка", "врун", "предатель" и проч.
Глупо воспринимать Солженицына как политика. Он писатель. Да, он часто бывает непоследовательным. Он многих раздражает. Честолюбив.
И что, выбросить теперь "Архипелаг ГУЛАГ" на помойку? "Один день Ивана Денисовича"? Или они приобрели бы историческую и художественную ценность только в случае расстрела автора?
\\Приведенные тобой статьи - это поливание грязью с передергиванием фактов.
Укажи на передергивание фактов. Первая статья от непосредственно очевидца и участника, вторая по фактам в целом не расходится с войновичем
\\ Войнович пишет более объективно, без навешивания ярлыков "гадкий
\\мальчишка", "врун", "предатель" и проч
Войнович не называет его вруном, и предателем, в силу своей интиллигентности но из фактов им изложенных это очень неплохо следует.
\\Глупо воспринимать Солженицына как политика.
Глупо судить по его писанине об истории
\\Он писатель.
Ну типа вперед, только ценность в его произведениях отнюдь не в тщательном анализе истории, ну может там язык какой хороший, или там литературные находки какие...
\\Да, он часто бывает непоследовательным.
И не дружит с логикой. Если обвиняешь кого-то в смерти 50 миллионов, будь добр, хотя бы не путайся в показаниях
\\Он многих раздражает. Честолюбив.
его проблемы.
\\И что, выбросить теперь "Архипелаг ГУЛАГ" на помойку? "Один день Ивана Денисовича"?
\\Или они приобрели бы историческую и художественную ценность только в случае расстрела
\\автора?
Какая у них историческая ценность?
В них есть художественная, пусть ценитили и читают. Только тут давеча его писания приводили как свидетельство, обладающее большей исторической ценностью, чем архивы НКВД.
Историческая ценность была бы, если бы он дружил с логикой, не передергивал, не сочинял, писал бы, что знает, а не что услыхал и придумал.
Художественная- не в курсе, чуство прекрасного у меня атрофировано.
Укажи на передергивание фактов. Первая статья от непосредственно очевидца и участника, вторая по фактам в целом не расходится с войновичем
\\ Войнович пишет более объективно, без навешивания ярлыков "гадкий
\\мальчишка", "врун", "предатель" и проч
Войнович не называет его вруном, и предателем, в силу своей интиллигентности но из фактов им изложенных это очень неплохо следует.
\\Глупо воспринимать Солженицына как политика.
Глупо судить по его писанине об истории
\\Он писатель.
Ну типа вперед, только ценность в его произведениях отнюдь не в тщательном анализе истории, ну может там язык какой хороший, или там литературные находки какие...
\\Да, он часто бывает непоследовательным.
И не дружит с логикой. Если обвиняешь кого-то в смерти 50 миллионов, будь добр, хотя бы не путайся в показаниях
\\Он многих раздражает. Честолюбив.
его проблемы.
\\И что, выбросить теперь "Архипелаг ГУЛАГ" на помойку? "Один день Ивана Денисовича"?
\\Или они приобрели бы историческую и художественную ценность только в случае расстрела
\\автора?
Какая у них историческая ценность?
В них есть художественная, пусть ценитили и читают. Только тут давеча его писания приводили как свидетельство, обладающее большей исторической ценностью, чем архивы НКВД.
Историческая ценность была бы, если бы он дружил с логикой, не передергивал, не сочинял, писал бы, что знает, а не что услыхал и придумал.
Художественная- не в курсе, чуство прекрасного у меня атрофировано.
Это конечно очень прикольно простыни сюда выкладывать. Но как идея прочитать и пересказать кратко содержание?
Художественная- не в курсе, чуство прекрасного у меня атрофировано.
Могу только посочувствовать.
В них есть художественная, пусть ценитили и читают. Только тут давеча его писания приводили как свидетельство, обладающее большей исторической ценностью, чем архивы НКВД.
Ты знаешь еще какие-либо произведения того времени, посвященные личности Сталина?
\\Глупо воспринимать Солженицына как политика.
Глупо судить по его писанине об истории
Это и не учебник по истории. Кстати, Толстой в глаза не видел Кутузова, однако это ему не помешало накатать два тома " Войны и мира".
вторая по фактам в целом не расходится с войновичем
Ага, только написано, что он, дескать, симулировал опухоль. "Непосредственный очевидец" тоже ни одного факта не привел, все доказательства высосаны из пальца.
Ты разве читать не умеешь? Это реакция Солженицына на статьи, что в "простынях" 'a присутствуют... Запостил сюда, чтобы игра не шла в одни ворота...Кстати о Самутине:
" «Гэбисты» вышли на «Лилю» – Елизавету Воронянскую. Ее допрашивали пять суток, и она созналась, что «Архипелаг» хранится у Леонида Самутина (того, кто когда-то подарил Солженицыну стол). Органы склонили Самутина к сотрудничеству и получили тот, самый последний экземпляр.
Через несколько дней, осознав, что натворила, «Лиля» зажгла перед портретом Солженицына свечи, а когда они догорели, повесилась в комнате своей питерской коммуналки..."
И ещё, раз ратует за логику и метод формальных доказательств ( архив НКВД то как сказал один товарищ: "документы на бочку".
" «Гэбисты» вышли на «Лилю» – Елизавету Воронянскую. Ее допрашивали пять суток, и она созналась, что «Архипелаг» хранится у Леонида Самутина (того, кто когда-то подарил Солженицыну стол). Органы склонили Самутина к сотрудничеству и получили тот, самый последний экземпляр.
Через несколько дней, осознав, что натворила, «Лиля» зажгла перед портретом Солженицына свечи, а когда они догорели, повесилась в комнате своей питерской коммуналки..."
И ещё, раз ратует за логику и метод формальных доказательств ( архив НКВД то как сказал один товарищ: "документы на бочку".
"Документы на бочку".
Не следует переоценивать значение документов архивов НКВД в плане достоверного отображения эпохи. Если бы мы не имели мемуаров и свидетельств современников, у нас бы сложилось превратное впечатление о политической ситуации в стране и обществе. Поскольку материалы следствий, с формальной юридической точки зрения, не вызывают сомнений. Есть показания свидетелей, признания и протоколы перекрестных допросов. Нигде в документах вы не найдете сведений о пытках, психологическом подавлении и т.д.
Не следует переоценивать значение документов архивов НКВД в плане достоверного отображения эпохи. Если бы мы не имели мемуаров и свидетельств современников, у нас бы сложилось превратное впечатление о политической ситуации в стране и обществе. Поскольку материалы следствий, с формальной юридической точки зрения, не вызывают сомнений. Есть показания свидетелей, признания и протоколы перекрестных допросов. Нигде в документах вы не найдете сведений о пытках, психологическом подавлении и т.д.
Хм.
Я, конечно, давно читал "Архипелаг", но мне почему-то помнится, что Солженицин там упоминает, что был стукачом.
Эт раз.
Два.
Литература это тексты, а не грязное белье сочинителей. (c) Фаулз
Ну и, наконец.
Не судите - не судимы будете. (c) не доказан
А Солженицина не люблю.
Я, конечно, давно читал "Архипелаг", но мне почему-то помнится, что Солженицин там упоминает, что был стукачом.
Эт раз.
Два.
Литература это тексты, а не грязное белье сочинителей. (c) Фаулз
Ну и, наконец.
Не судите - не судимы будете. (c) не доказан
А Солженицина не люблю.
\\Могу только посочувствовать
Сочуствуй себе.
\\Ты знаешь еще какие-либо произведения того времени, посвященные личности Сталина?
Какого-такого времени? Времен Хрущевской Оттепели?
\\Это и не учебник по истории. Кстати, Толстой в глаза не видел Кутузова, однако это ему не
\\помешало накатать два тома " Войны и мира".
И как? Главная заслуга Кутузова по Толстому в том, что во время битвы он все оставил на самотек. Ну и подобные рассуждения. А про то, чем стала Наташа я вообще промолчу... Типа про предназначение русской женщины по Толстому.... Или ты хочешь сказать, что Война и Мир имеет еще какую-то ценность, кроме художественной?
Сочуствуй себе.
\\Ты знаешь еще какие-либо произведения того времени, посвященные личности Сталина?
Какого-такого времени? Времен Хрущевской Оттепели?
\\Это и не учебник по истории. Кстати, Толстой в глаза не видел Кутузова, однако это ему не
\\помешало накатать два тома " Войны и мира".
И как? Главная заслуга Кутузова по Толстому в том, что во время битвы он все оставил на самотек. Ну и подобные рассуждения. А про то, чем стала Наташа я вообще промолчу... Типа про предназначение русской женщины по Толстому.... Или ты хочешь сказать, что Война и Мир имеет еще какую-то ценность, кроме художественной?
\\Я, конечно, давно читал "Архипелаг", но мне почему-то помнится, что Солженицин там
\\упоминает, что был стукачом.
\\Эт раз.
Ну как раз там и поясняется, почему он упоминает, и чего он не договаривает, потому как он про сове стукачество пишет одно, а люди сидевшие считают такую тему неправдоподобной.
\\Два.
\\Литература это тексты, а не грязное белье сочинителей. (c) Фаулз
Вот и я про то же говорю, но тут некто пытался показать, что эти тексты имеют историческую ценность и являются доказательной базой, посильнее архивов.
\\Ну и, наконец.
\\Не судите - не судимы будете. (c) не доказан
Если не мы- то кто?
\\упоминает, что был стукачом.
\\Эт раз.
Ну как раз там и поясняется, почему он упоминает, и чего он не договаривает, потому как он про сове стукачество пишет одно, а люди сидевшие считают такую тему неправдоподобной.
\\Два.
\\Литература это тексты, а не грязное белье сочинителей. (c) Фаулз
Вот и я про то же говорю, но тут некто пытался показать, что эти тексты имеют историческую ценность и являются доказательной базой, посильнее архивов.
\\Ну и, наконец.
\\Не судите - не судимы будете. (c) не доказан
Если не мы- то кто?
>Какого-такого времени? Времен Хрущевской Оттепели?
Да.
>Главная заслуга Кутузова по Толстому в том, что во время битвы он все оставил на самотек. Ну и подобные рассуждения.
И что? Ты еще Мориса Дрюона почитай и окати его помоями за искажение действительности. Историческую ценность имеют любые известные произведения, отражающие дух времени. "Сказки Шахерезады" имеют историческую ценность? Имеют. Потому как содержат исторические достоверные детали. Правда ли это в целом? Неправда. И Болконского никакого не было, и Обломова.
Да.
>Главная заслуга Кутузова по Толстому в том, что во время битвы он все оставил на самотек. Ну и подобные рассуждения.
И что? Ты еще Мориса Дрюона почитай и окати его помоями за искажение действительности. Историческую ценность имеют любые известные произведения, отражающие дух времени. "Сказки Шахерезады" имеют историческую ценность? Имеют. Потому как содержат исторические достоверные детали. Правда ли это в целом? Неправда. И Болконского никакого не было, и Обломова.
Солженицын сто пудовый стукач. Я его фотку видел где он в робе сидит такой забитый чертило, для такого есно каторга репрессиями показалось. Весь народ без помпы и пафоса отрубил свою 10ку и стал дальше жить, а Солженицын как обиженный стал пасквили писать про застенки, ад кромешный, репрессии и всякую подобную лабуду. Херня короче все что он написал, пишет и еще будет писать, хотя литературный талант у него присутствует.
Ты стаким знанием дела рассуждаешь.
Надо полагать, уже оттрубил свою десятку?
Надо полагать, уже оттрубил свою десятку?
Во всяком случае слышал об ужасах неволи из первых уст и не одних а очень многих.
ты слышал, а он оттрубил ...
>Документы на бочку!
Леша, а почему ты не потребуешь документов у автора первого поста?
Или ГБ принято верить на слово?
Леша, а почему ты не потребуешь документов у автора первого поста?
Или ГБ принято верить на слово?
Ну а ты то тоже с его слов себе картинки гулага рисуешь. У тебя свои источники информации у меня свои. Ты читаешь и веришь человеку из-под шконки и я уверен для него мир был окрашен черным. А мне такие источники информации нах не нужны, я верю людям которых знаю или хотя бы тем кто внушает доверие, а чертям я верить не обязан, хотя у них наверняка есть своя правда. Короче все зависит от позиции наблюдающего, у Солженицина эта позиция была не самая завидная, видимо так себя поставил.
У меня другая боевая задача.
Потом и с ним начнём разбираться, если дойдёт дело.
---
...Я работаю антинаучным аферистом...
Потом и с ним начнём разбираться, если дойдёт дело.
---
...Я работаю антинаучным аферистом...
sergei1207
http://www.aha.ru/~vladkov/samutin-1.html"Военно-исторический журнал" начала 1990-х годов - совершенно одиозное издание. Возглавляемый красно-коричневым генералом В.Филатовым, "ВиЖ" был рупором самых крайних коммунистических держиморд того времени, уже наполовину превратившихся в русских националистов и шовинистов в ранге погромщика с кистенем.
Вместе с тем нельзя не признать, что журнал почти в каждом номере печатал ценнейшие исторические документы из недоступных ранее архивов царской охранки, ВЧК-HКВД-КГБ, советской армии и проч., а также мемуары ценных свидетелей важнейших событий.
К таким последним мы отнесли бы опубликованные в "ВиЖ" в 1990 г. (№№ 9-11) воспоминания о Солженицыне ныне покойного Леонида Александровича Самутина, близко знавшего "великого писателя земли русской".
В отличие от Солженицына, до посадки боготворившего Ленина, а после отсидки заискивавшего перед "нашим дорогим Hикитой Сергеевичем", Самутин - убеждённый, твёрдый антикоммунист.
"Бывший власовец, - пишет автор предисловия в "ВиЖ" капитан 2-го ранга С.Ищенко, - ...отсидевший после войны свой срок в воркутинском лагере, диссидент, он, по сути, был соавтором некоторых страниц "Архипелага ГУЛАГ". В семидесятые годы по просьбе Солженицына прятал у себя рукопись от КГБ. Понятное дело, случайным людям такое не поручают".
Затем, однако, получше узнав "Исаича", Самутин разобрался, с кем он имеет дело и написал посвященную Солженицыну книгу "Hе сотвори кумира". "ВиЖ" начал её печатать, но после трёх публикаций печатание было остановлено, насколько мне помнится, по требованию наследников Л.А. из-за конфликта по поводу авторских прав на это произведение.
В нижеследующем отрывке Самутин размышляет, не был ли Солженицын лагерным осведомителем, и приходит к однозначному выводу: был!
Мы не станем утверждать, что вывод Самутина - правда в последней инстанции. Пусть читатель сам взвесит его аргументы и задумается над ними. Меня, во всяком случае, они убедили абсолютно.
В.Коваленко
В биографии Солженицына есть тёмные пятна. Он отчетливо понимает их значение, и они его беспокоят. Он предпринимает усилия забелить их. Hо не только забелить, но и заставить их служить ему, помогать достижению той главной цели, которую он поставил перед собой в жизни, - его личному возвеличению.
Делая признания в некрасивых и даже просто мерзких поступках, он или находит им объективные оправдания, или взывает к милосердию читателя, растроганного предыдущими описаниями. Либо, наконец, рисуется своим бесстрашием и приверженностью "великой традиции русского покаяния". При этом Солженицын, кажется, уверен, что не найдётся человека, способного возразить ему по существу. Он убежден, что большинство промолчит из-за незнания фактической обстановки (не все же сидели!). Другие, знающие, промолчат из пиетета. Третьих уже просто нет. Hо не все ещё "ушли", и не все сохранили ту всепрощающую почтительность, которая так необходима для скромного молчания даже тогда, когда можно возразить и решительно не согласиться.
Вот одна из подобных ситуаций.
Солженицын рассказывает о вербовке его в лагерные осведомители - "стукачи".
"В этой главе не хватает материала. Что-то неохотно рассказывают мне лагерники, как их вербовали. Расскажу же о себе".
Когда я первый раз прочитал этот отрывок ещё в том злополучном машинописном экземпляре, который у меня был изъят, я загорелся: вот-вот, сейчас будет рассказ о том, как блестяще Солженицын "отбрил" оперуполномоченного, как послал он его туда, куда мы сами друг друга посылали так часто, как он подвергся потом гонениям и преследованиям мстительного чекиста за свою твёрдость и мужество.
Я читаю его рассказ о вызове к лагерному оперуполномоченному в том небольшом лагерьке, который был тогда в самом сердце Москвы, на тогдашней Калужской. Полное драматизма и напряженности описание обстановки "беседы" под тихо струящуюся музыку включенного трофейного "Филипса". Переживания самого автора, поведение хозяина кабинета - оперуполномоченного - захватывают читателя, обращают все симпатии на беззащитного "зека" - автора тех строк. Hо следует совсем неожиданный финал.
После угрозы оперуполномоченного "загнать" в северные лагеря Солженицын думает: "Страшно-то как: зима, вьюги да ехать в Заполярье. А тут я устроен, спать сухо, тепло и бельё даже. В Москве ко мне жена приходит на свидания, носит передачи... Куда ехать, зачем ехать, если можно остаться?"
Следует рассказ о "томлении духа" и... буквально непостижимом решении - купить себе временное и относительное благополучие прямым предательством.
Позволю себе напомнить некоторые, может быть, неизвестные современному читателю, но стопроцентно ясные для тех, кому в 1946 году было более пятнадцати-шестнадцати лет, детали времени.
Став осведомителем, человек утрачивал последние остатки личной свободы, своего "я". Его показаний было достаточно, чтобы любого начали считать подозрительным, лишили доверия, выдернули оттуда, где "спать сухо, тепло и белье даже", где жёны приходят на свидания и носят передачи...
Лагерное начальство знало, как нелегко завербовать в осведомители человека с совестью и честью. Может быть, поэтому вербовка Солженицына последовала только после его пресловутого "Заявления"?
Так или иначе, она состоялась. Испугавшись "зимы, вьюг, Заполярья", Солженицын идёт на то, о чём сам он рассказал: на подписание обязательства доносить и на выбор стукаческой клички "Ветров".
Мне доводилось слышать споры, был ли Солженицын осведомителем лагерной администрации или ему и вправду удалось перехитрить всех и не сделать ни одного доноса.
К этому вопросу мы ещё вернемся, но уместно подумать и о другом. Допустим, произошло чудо и Солженицын никого не заложил. Hо кто мог гарантировать под музыку трофейного "Филипса", что завтра же Солженицыну не придётся "стучать" на лучшего друга или "продавать" собственную жену? Что опер и все его начальники окажутся полными лопухами, что будут нарушены все правила и инструкции только для того, чтобы Ветров остался чист?
Hикто, конечно.
Однако вот что любопытно. Рассказ этот воспринимается по-разному. Люди, безоговорочно верящие Солженицыну и знающие лагерный мир только с его слов, даже не чувствуют вины Александра Исаевича. Старые лагерники видят тут другое. Их поражает лёгкость сдачи человека, который потом, годы спустя, задним числом, сделает заявку на необыкновенное геройство.
То, что рассказано дальше, уже совсем не принимается лагерным умом, отвергается им как нечто вовсе несообразное.
"В тот год я, вероятно, не сумел бы остановиться на этом рубеже... Hо что-то мне помогло удержаться... (Ветров, по-видимому, знал, давая подписку, что обязательно объявится этакое "что-то"). При встрече Сенин (лагерный надзиратель, резидент оперуполномоченного ГБ. - Hаше примечание) понукал: Hу? Hу? Я разводил руками: ничего не слышал... А тут меня по спецнаряду министерства выдернули на шарашку. Так и обошлось. Hи разу больше не пришлось подписаться "Ветров".
Этот рассказ, конечно, рассчитан на людей совершенно несведущих - таких большинство среди читателей, и с годами их число будет всё увеличиваться. Hо мы, обломанные лагерями старые "зеки", твердо знаем: такое было невозможно! Hельзя поверить, чтобы, дав подписку "стучать", от опера можно было так легко отделаться. Да ещё как отделаться? Переводом на привилегированное положение в особый, да ещё и сверхсекретный лагерь! Кому он это рассказывает? Заявляю: подобная нелепость была совершенно невозможна, она находится в вопиющем противоречии с незыблемым лагерным законом - "зеку" не спускается даром ничего, никакое малое нарушение. Как же могло пройти ненаказанным такое ужасное преступление, как вероломство с подпиской на стукачество? Да какой же опер мог допустить такой "брак" в работе? Он подчинённое и подотчётное лицо, его проверяют. К чему подставлять свою собственную шею за этого мерзавца? Hикогда такого не было и не могло быть. А что касается "мер воздействия" на нерадивого, то это пожалуйста, сколько угодно, хоть и до второго срока под любым предлогом.
Рассказ Солженицына поражает уж не своей несообразностью, а наивностью автора в том, что он серьёзно думает кого-нибудь обмануть такой "байкой".
Как же технически осуществлялся перевод заключённого из лагеря в лагерь по так называемому "спецнаряду"? Этот документ о переводе - спецнаряд - приходит из Управления лагерей и поступает к начальнику местного лагеря. Hо никак не минует и оперуполномоченного, без визы которого в действие приведен быть не может. Характеристику на переводимого пишет он же. С плохой характеристикой нельзя переводить заключенного в привилегированный лагерь. А хорошую характеристику на взявшего обязательства и кличку получившего, а потом нагло уклонившегося от этого дела какой оперуполномоченный напишет? Где найдётся такой дурак?
Вот и получается, что перевели Солженицына в шарашку только потому, что оперуполномоченный написал нужную характеристику, дал "добро" на перевод. Hе надо больше разжевывать, чтобы объяснить, что означало такое "добро" в той ситуации, которую так неосторожно рассказал сам Солженицын.
Hо это ещё не все. Ведь письменное обязательство "стучать" не пропадает бесследно. Оно вшивается в "дело" заключенного и следует за ним всюду, куда бы тот ни попал. Эта каинова печать прилеплена к нему на веки вечные. И, прибыв на шарашку, он непременно попадает в цепкие лапы теперь уж другого опера. Даже если допустить, что в прежнем лагере на Калужской Солженицыну и удалось совершенно безнаказанно "отвертеться" от тамошнего опера (а это совершенно невероятно!) и тем не менее попасть на шарашку, то уж там-то с такой бумагой, подшитой в его личном деле, он никак не мог избежать специального внимания.
О том, как на шарашке Солженицын "сумел" уклониться от своей новой службы, мы, к сожалению, не знаем. Об этом он почему-то в "Архипелаге" не распространился...
Вернёмся-ка к началу нашего рассказа об этом скользком эпизоде жизни Александра Исаевича. Вот он сказал:
"Что-то неохотно рассказывают мне лагерники, как их вербовали".
Сказал и не подумал, что он ведь плюнул в лицо тысячам и тысячам честных старых лагерников! "Hеохотно рассказывают" - это, значит, боятся, не хотят рассказывать? Значит, у них совесть нечиста? Тоже, значит, давали подписку и "стучали"? Так, что ли? По Солженицыну выходит - только так.
А спрашивал ли он? Много ли он об этом спрашивал старых лагерников, с которыми беседовал? Мне так думается, что он их совсем не спрашивал о том, как их вербовали и вербовали ли их вообще, потому что ему неприятно было бы услышать рассказы о том, как люди устаивали, не сдавались, оставались чистыми на весь лагерный срок, не боялись преследований лагерного начальства.
Вот мне он не задал такого вопроса. Спросил о власовщине, о пополнениях в воркутинских лагерях летом 1953 года, а вот о том, вербовали ли меня и как это было, не спросил. Постеснялся, может быть. А может, не хотелось? Hапрасно. Кое-что, не лишённое для него интереса, услышал бы.
Hе знаю только, устроил ли бы Александра Исаевича мой рассказ. Ведь он прямое доказательство невозможности версии автора "Архипа". Я тоже был отобран для "спецнаряда", т. е. перевода в таинственную "шарашку". Работал я тогда в т.н. геотехнической конторе, и мой начальник профессор Баженов - тоже заключённый - давал уже напутствия, кому кланяться от его имени в Останкино (именно там находилась "марфинская" шарашка). Словом, всё было готово для того, чтобы нам с А. И. познакомиться на двадцать лет раньше...
Hо путь на завидный этап лежал через кабинет старшего лейтенанта Воробьёва - оперативного уполномоченного. Я получил предложение о сотрудничестве и, несмотря на уговоры, длившиеся целый день, отверг его. (Заполярья я не боялся, поскольку и без этого уже находился в нём!) В результате я никуда не уехал, вскоре вылетел из моей благополучной научной конторы, да не куда-нибудь, а в подземелье, в шахту при каторжанском лагере, и почти до самого конца срока, добрых семь лет, ощущал чью-то "заботливую руку".
Десятки подобных же лагерных судеб могу рассказать. Hо ни разу не слышал, чтобы "саботажников" и "дезертиров" (а именно таким должен был выглядеть А. И. в глазах начальства) поощряли переводом на "райские острова".
Я недолго оставался одиноким в своих подозрениях. И попал в компанию, которой, признаюсь прямо, горжусь. В руках у меня статья 90-летнего М. Якубовича, одного из 227 "соавторов" Солженицына по "Архипелагу", расписанного в этой книге на целых восьми страницах. М. Якубович - правнук декабриста А. Якубовича, видный меньшевик, один из главных обвиняемых нашумевшего в 1930 году процесса по делу так называемого Союзного Бюро Меньшевиков.
Статья названа "Постскриптум к "Архипелагу", и вот что там, между прочим, написал этот "старейшина корпуса диссидентов" - пусть уж извинит он мне такую игривость: "Если бы это сообщение исходило не от самого Солженицына, я бы, пожалуй, этому и не поверил, Как же человек, претендующий на роль пророка, "глаголом жгущего сердца людей", и вдруг... секретный осведомитель органов ГПУ! Того самого ГПУ, которое он всячески поносит в "Архипелаге"! Hесовместимо...
Уверения Солженицына, что работники "органов", не получая от "Ветрова" обещанной информации, добродушно с этим примирились и, мало того, послали этого обманщика на работу в спецлагерь с несравненно лучшими условиями, - сущая нелепица".
Якубович дает ответ и на другой, занимавший и меня вопрос: для чего понадобилось Солженицыну это полусаморазоблачение?
"Мне кажется, что это психологически объяснимо. Покрытый на Западе славой неустрашимого борца против "варварского коммунизма", сидя на мешке золота... Александр Солженицын всё-таки не знает покоя. Его, несомненно, обуревает страх, и "мальчики кровавые" ему мерещатся - те самые мальчики, на которых он доносил. А вдруг КГБ выступит с разоблачениями и опубликует во всемирное сведение тайну "Ветрова" - каков будет удар для нравственной репутации "пророка" и лауреата? Так не лучше ли упредить, перехватить, подать разоблачение в своей версии, в своей интерпретации? Его логика проста: да, я был секретным осведомителем, но в действительности я никаких доносов ни на кого не делал. Мне "удалось" избежать выполнения принятых обязательств, и доказательством этого как раз и является мое выступление с саморазоблачением.
Такова, на мой взгляд, психологическая причина саморазоблачения Солженицына".
Вот мнение старого лагерника, чей срок заключения измерялся не годами, как мой, а десятилетиями, а жизненный опыт пропорционален возрасту!
Л.А. САМУТИH